Москва, 1941

Запись происходила 3 и 4 июля. Те люди, которые были в командировках, подъезжали и тоже записывались. 4-го вечером в районный комитет партии были представлены почти из всех организаций списки записавшихся в народное ополчение. Записалось всего по району 8 тыс. человек. В ряде организаций получилось такое положение, что не с кем было работать, и в процессе самой записи для обеспечения работы нам пришлось отсеять полторы тысячи человек. Записалось очень большое количество женщин, но их мы брали только в медико-санитарную службу и то незначительное количество».

Действительно брали не всех, Александр Верт это также отмечает: «В эти первые дни июля десятки тысяч людей, в том числе много пожилых, являлись добровольно на сборные пункты (один такой пункт помещался в Хохловском переулке, напротив дома, где я жил) с узелками или чемоданами. Там добровольцев сортировали – причем некоторых отвергали – и направляли в учебные лагеря».

Первоначальный план расположения ополченческих дивизий на Можайской линии обороны и их переход на рубежи Резервного фронта (ЦАМО)

В момент своего формирования дивизии не получили общевойсковых номеров, а имели свою нумерацию и дополнительно именовались по названиям районов. Первой шла, естественно, дивизия Ленинского района, второй стала дивизия Сталинского района. Надо отметить, что из-за того, что вначале предполагалось сформировать 25 дивизий, а в итоге сформировали только 12, номера идут с пропусками: так, 3-й дивизии нет, а идет сразу 4-я Куйбышевского района (которую формировала Шахова), 5-я Фрунзенского, 6-я Дзержинского, 7-я Бауманского, 8-я Краснопресненского (в нее вошла и писательская рота), 9-я Кировского района, потом сразу 13-я Ростокинского района, 17-я Москворецкого района, 18-я Ленинградского района и 21-я Киевского района. В Первомайском районе практически была сформирована 14-я ДНО, но ее обратили на пополнение 269-й стрелковой дивизии.

Уже в первые дни встала проблема с тем, во что обмундировывать, как кормить и чем вооружать ополченцев. В самом начале они были переведены на «казарменное положение» и разместились главным образом в районных школах, а питались в столовых. Фактически большинство из них оставались рядом с домом – в Москве.

«Мы с мамой два раза навещали Билльчика [так в семье Лоры называли отца, Бориса (Баруха) Фаермана. – Прим. авт.], уже одетого в защитного цвета гимнастерку, в школах, где они разместились – сначала где-то около Телеграфного переулка [ныне это снова Архангельский переулок. – Прим. авт.], потом в Харитоньевском[11]. Мама приносила папе его любимый творожный пудинг с манкой. Во время этих посещений один раз нас задержала воздушная тревога, в другой – сильная гроза. Было очень тревожно на душе, и мы почти все время сидели молча, тесно прижавшись к папе. Их должны были со дня на день вывезти из Москвы, и мы оба раза не знали, увидимся ли еще с папой до этого», – описывает Лора Беленкина первые дни народного ополчения.