Читаем Москва полностью

Бабушкин дом в Сокольниках теснился на задворках известной Остроумовской больницы, где, рассказывали, каждый день умирала половина пациентов. Ну, умирала и умирала – обычная практика почти любой больницы того времени. После войны, разрухи, голода и природных катаклизмов народ был нечувствителен к смерти. Но Остроумовская являлась крупнейшей в Москве. Соответствующим случалось количество умиравших в ней. Оно поражало воображение неподготовленного. Но мы были не только подготовленные, но и привыкшие. Собственно, ко всему уже привыкшие. Умерших не успевали хоронить. Их просто стаскивали к забору, который с обратной стороны подпирался нашим домом. Вернее, крепкий, уверенный, он сам подпирал несколько уже пошатывающийся от проведенных в этом мире годов наш и еще несколько соседских домов. Говорили, что по халатности или какой-то невменяемости, повсеместно распространившейся тогда на медицинский персонал, да и на все бессознательное население Москвы, к забору стаскивали вполне еще живых. А может быть, даже наверняка, в этом таился осмысленный дьявольский замысел. Тела не зарывали, а просто легко присыпали землицей. По ночам воздух оглашался странными звуками и призывами на помощь. Некоторые, в непонятной, непостижимой смелости взобравшиеся на верх забора, видели, как из погребальных ям высовывались растопыренные руки. Следом, к своему ужасу и шевелению волос на голове, они замечали, как странные, почти бесплотные фигуры, выкарабкавшись, шаря вслепую по воздуху, разбредались в разные стороны. Они выбирались за пределы больничной территории и заполняли город. Их встречали уже в Александровском саду, на Волхонке и на Пречистенке. На улице Горького и на шоссе Энтузиастов. На Автозаводской и в Кузьминках. Скорее всего, многие из них были из других больниц, наполненных уж вовсе бессмысленным, безответственным персоналом или прямыми вредителями и таинственными инсинуаторами. Постепенно сам этот невменяемый персонал вытеснялся недохороненными или перехороненными. Они проникали повсюду, подчиняли своей воле редких оставшихся в различных учреждениях и предприятиях. Неподдающихся же, неподвластных, не могущих им подчиниться по какой-либо причине или психосоматической специфике, либо по метафизической предопределенности, мертвые вытесняли за пределы своего обитания. Ходить днем твердой, уверенной походкой стало как-то неприлично. А потом просто опасно, так как сразу выдавало не прошедших магическо-погребальную инициацию. Уже весь город заполнился полулевитирующими наклоненными фигурами, так как оставшиеся нормальные, насколько могли, старались воспроизводить подобные полуполеты, чтобы не быть обнаруженными. Но, естественно, мгновенно распознавались по способу своего искусственно имитируемого скольжения над землей, не умея превзойти угол в 20 градусов относительно вертикали стояния. Превышая ее, они просто падали и под невнятный то ли смех, то ли бульканье почти горизонтально подлетевших новых обитателей города были уличаемы. Вслед за этим они мгновенно исчезали. В результате всего вышеописанного мертвые проникли в святая святых – медицинский персонал Кремлевской больницы. Тут-то в последнем решительном укрытии некогда мощной непобедимой жизни, питаемой из самого космоса, они были полностью изобличены в своей заразительной, засасывающей недосмерти и антижизни. Из оставшихся нормальных, горящих страстью возмездия организовали специальные безжалостные истребительные отряды. Вооруженные огнеметами, своими стремительными рейдами по всей Москве и ее окрестностям они почти мгновенно освободили город от нечисти. Это происходило как раз в описываемое мной время.

Конечно, я понимаю, что в подобное трудно поверить. Да я и сам не верил. Мне рассказывали, я верил. Но потом я все-таки не верил. Гораздо позднее мне как-то на улице показали одного подобного. Он действительно шел весьма странным способом и выглядел мертвецки белым. Приблизившись, я почуял ужасающий спиртовой запах – он был просто пьян. Но мне объяснили, что по нынешним временам открыто появляться подобным существам весьма небезопасно, посему они для маскировки принимают различные обличья – то пьяных, то больных, то местных сумасшедших. Что же, вполне возможно. Чтобы обнаружить их истинное лицо, надо следить за ними достаточно длительное время. Для этой цели организовано специальное подразделение в структуре КГБ. Оглядевшись, мы заметили нескольких как бы незаинтересованных молодых людей в штатском, медленно, неотступно следовавших за нашим персонажем. Они подошли к нам:

– Вы что тут делаете?

– Просто мимо проходили.

– Вот и проходите. Проходите себе мимо, – говорили они, подозрительно наклоняя свои лица к нашим, внимательно всматриваясь в глаза, что-то определяя по ним.

– Проходите. Быстро проходите, – и поспешили за подозрительным. Последовать за ними и проследить финал этого события мы не решились.

Перейти на страницу:

Все книги серии Пригов Д.А. Собрание сочинений в 5 томах

Монады
Монады

«Монады» – один из пяти томов «неполного собрания сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), ярчайшего представителя поэтического андеграунда 1970–1980-x и художественного лидера актуального искусства в 1990–2000-е, основоположника концептуализма в литературе, лауреата множества международных литературных премий. Не только поэт, романист, драматург, но и художник, акционист, теоретик искусства – Пригов не зря предпочитал ироническое самоопределение «деятель культуры». Охватывая творчество Пригова с середины 1970-х до его посмертно опубликованного романа «Катя китайская», том включает как уже классические тексты, так и новые публикации из оставшегося после смерти Пригова громадного архива.Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия / Стихи и поэзия
Москва
Москва

«Москва» продолжает «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007), начатое томом «Монады». В томе представлена наиболее полная подборка произведений Пригова, связанных с деконструкцией советских идеологических мифов. В него входят не только знаменитые циклы, объединенные образом Милицанера, но и «Исторические и героические песни», «Культурные песни», «Элегические песни», «Москва и москвичи», «Образ Рейгана в советской литературе», десять Азбук, «Совы» (советские тексты), пьеса «Я играю на гармошке», а также «Обращения к гражданам» – листовки, которые Пригов расклеивал на улицах Москвы в 1986—87 годах (и за которые он был арестован). Наряду с известными произведениями в том включены ранее не публиковавшиеся циклы, в том числе ранние (доконцептуалистские) стихотворения Пригова и целый ряд текстов, объединенных сюжетом прорастания стихов сквозь прозу жизни и прозы сквозь стихотворную ткань. Завершает том мемуарно-фантасмагорический роман «Живите в Москве».Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Монстры
Монстры

«Монстры» продолжают «неполное собрание сочинений» Дмитрия Александровича Пригова (1940–2007). В этот том включены произведения Пригова, представляющие его оригинальный «теологический проект». Теология Пригова, в равной мере пародийно-комическая и серьезная, предполагает процесс обретения универсального равновесия путем упразднения различий между трансцендентным и повседневным, божественным и дьявольским, человеческим и звериным. Центральной категорией в этом проекте стала категория чудовищного, возникающая в результате совмещения метафизически противоположных состояний. Воплощенная в мотиве монстра, эта тема объединяет различные направления приговских художественно-философских экспериментов: от поэтических изысканий в области «новой антропологии» до «апофатической катафатики» (приговской версии негативного богословия), от размышлений о метафизике творчества до описания монстров истории и властной идеологии, от «Тараканомахии», квазиэпического описания домашней войны с тараканами, до самого крупного и самого сложного прозаического произведения Пригова – романа «Ренат и Дракон». Как и другие тома собрания, «Монстры» включают не только известные читателю, но не публиковавшиеся ранее произведения Пригова, сохранившиеся в домашнем архиве. Некоторые произведения воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации. В ряде текстов используется ненормативная лексика.

Дмитрий Александрович Пригов

Поэзия
Места
Места

Том «Места» продолжает серию публикаций из обширного наследия Д. А. Пригова, начатую томами «Монады», «Москва» и «Монстры». Сюда вошли произведения, в которых на первый план выходит диалектика «своего» и «чужого», локального и универсального, касающаяся различных культурных языков, пространств и форм. Ряд текстов относится к определенным культурным локусам, сложившимся в творчестве Пригова: московское Беляево, Лондон, «Запад», «Восток», пространство сновидений… Большой раздел составляют поэтические и прозаические концептуализации России и русского. В раздел «Территория языка» вошли образцы приговских экспериментов с поэтической формой. «Пушкинские места» представляют работу Пригова с пушкинским мифом, включая, в том числе, фрагменты из его «ремейка» «Евгения Онегина». В книге также наиболее полно представлена драматургия автора (раздел «Пространство сцены»), а завершает ее путевой роман «Только моя Япония». Некоторые тексты воспроизводятся с сохранением авторской орфографии и пунктуации.

Дмитрий Александрович Пригов

Современная поэзия

Похожие книги

Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира
Уильям Шекспир — природа, как отражение чувств. Перевод и семантический анализ сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73, 75 Уильяма Шекспира

Несколько месяцев назад у меня возникла идея создания подборки сонетов и фрагментов пьес, где образная тематика могла бы затронуть тему природы во всех её проявлениях для отражения чувств и переживаний барда.  По мере перевода групп сонетов, а этот процесс  нелёгкий, требующий терпения мной была формирования подборка сонетов 71, 117, 12, 112, 33, 34, 35, 97, 73 и 75, которые подходили для намеченной тематики.  Когда в пьесе «Цимбелин король Британии» словами одного из главных героев Белариуса, автор в сердцах воскликнул: «How hard it is to hide the sparks of nature!», «Насколько тяжело скрывать искры природы!». Мы знаем, что пьеса «Цимбелин король Британии», была самой последней из написанных Шекспиром, когда известный драматург уже был на апогее признания литературным бомондом Лондона. Это было время, когда на театральных подмостках Лондона преобладали постановки пьес величайшего мастера драматургии, а величайшим искусством из всех существующих был театр.  Характерно, но в 2008 году Ламберто Тассинари опубликовал 378-ми страничную книгу «Шекспир? Это писательский псевдоним Джона Флорио» («Shakespeare? It is John Florio's pen name»), имеющей такое оригинальное название в титуле, — «Shakespeare? Е il nome d'arte di John Florio». В которой довольно-таки убедительно доказывал, что оба (сам Уильям Шекспир и Джон Флорио) могли тяготеть, согласно шекспировским симпатиям к итальянской обстановке (в пьесах), а также его хорошее знание Италии, которое превосходило то, что можно было сказать об исторически принятом сыне ремесленника-перчаточника Уильяме Шекспире из Стратфорда на Эйвоне. Впрочем, никто не упомянул об хорошем знании Италии Эдуардом де Вер, 17-м графом Оксфордом, когда он по поручению королевы отправился на 11-ть месяцев в Европу, большую часть времени путешествуя по Италии! Помимо этого, хорошо была известна многолетняя дружба связавшего Эдуарда де Вера с Джоном Флорио, котором оказывал ему посильную помощь в написании исторических пьес, как консультант.  

Автор Неизвестeн

Критика / Литературоведение / Поэзия / Зарубежная классика / Зарубежная поэзия