Москва 2042

Видимо, ожидаемые инструкции Степанида получила, потому что в следующем письме она, уже и вовсе плохо подделываясь под простонародный стиль, сообщает, что последние дни перед исчезновением Батюшка ходил очень задумчивый. Много раз вызывал к себе еврейчика и Тома и, запершись в своем кабинете, подолгу с ними беседовал. Том тоже эти дни ходил сам не свой, но на вопросы Степаниды отвечал что-то невразумительное (хотя, пишет она в скобках, уж мне-то должен был все сказать).

Однажды, за несколько дней до исчезновения, Степанида, заметив, что у Батюшки свет горит необычно поздно, подкралась к его открытому окну и слышала, что он говорил по-русски с каким-то человеком, которого он называл мистер Ривкин. Она слышала только часть разговора, который показался ей в высшей степени странным, хотя только потом она догадалась, что имелось в виду.

— Я не понимаю, в чем заковыка, — говорил будто бы Сим Симыч с необычайной для него возбужденностью. — Масса лошади превышает человеческую, но надо же понимать и то, что лошадь все-таки находится на более примитивной стадии развития и организм ее гораздо проще нашего…

Стеша стала догадываться о предмете разговора, только когда, уже после исчезновения Батюшки, нашла на его столе ксерокопию статьи из научно-популярного журнала "Медикал ревью". Многие строки статьи были подчеркнуты, и на полях имелись пометки, сделанные Батюшкиной рукой. В статье сообщалось об опытах гарвардского профессора доктора Доналда Ривкина по охлаждению организмов высших млекопитающих. Там говорилось, что, как показали эти опыты, уже сейчас существует достаточно надежная методика охлаждения организмов, которые в состоянии анабиоза могут находиться сколько угодно времени (практически вечно). Говорилось и о первых опытах не только на обезьянах, но и на живых людях, которые, будучи безнадежно больны (обычно раком), согласились подвергнуться замораживанию в надежде дождаться в замороженном виде действенных средств от своей болезни.

Тут же была еще одна копия. Но не статьи, а телефонного счета за междугородний разговор, который Степанида подслушала. Этот разговор продолжался четыре с половиной часа, стоил безумных денег и, учитывая то, что Батюшка деньгами зря не сорил, был, вероятно, для него очень важен.

На этом, как сказано в книге, сообщения Степаниды прерываются. Приложенная к ним справка сухо сообщает, что, выполнив боевое задание. Герой Советского Союза майор КГБ Степанида Макаровна Зуева-Джонсон вернулась на Родину, но по дороге из аэропорта в Москву погибла в автомобильной аварии.

Дело на этом, однако, не кончилось. Я читал сообщения по крайней мере десятка агентов, которым было поручено выяснить, что же все-таки произошло с Карнаваловым и куда он делся. Некоторые агенты честно сообщали, что выяснить ничего не удалось. Другие передавали какие-то нелепые слухи. И только от одного пришла наконец вразумительная информация о том, что в клинике профессора Ривкина состоялся недавно очень громоздкий и сложный эксперимент по одновременному охлаждению трех человеческих организмов и одной лошади.

И дальше уже совсем что-то невообразимое:

С. С. Карнавалов, два его телохранителя и конь Глагол в состоянии анабиоза доставлены в Женеву и помещены на неограниченное хранение в один из сейфов Швейцарского банка.

— И вот там, в сейфе, — сказал мне при следующей встрече Дзержин Гаврилович, — он лежит по сей день и ждет своего часа. Он ждет, когда коммунистическая власть рухнет и он, размороженный, въедет сюда на белом коне.

— Да, — сказал я пессимистически. — Это такой человек, что от него можно ожидать чего угодно. Но я уверен, что славные наши коммунистические разведчики совместно, конечно, со славными агентами ЦРУ уже выяснили, в каком именно сейфе хранится этот самозванец.

— Ну что ты! — не уловив моего намека, горько усмехнулся Дзержин Гаврилович. — Если б мы знали, где он, мы бы в твоей помощи не нуждались.

Творческий пятиугольник

— Внеочередное заседание творческого Пятиугольника объявляю открытым, — будничным голосом сказал Смерчев и вопросительно посмотрел на сидевшего рядом с ним Берия Ильича. Тот, положив подбородок на кулаки, смотрел куда-то мимо моего левого уха, своим видом показывая, что он здесь присутствует как посторонний и вмешиваться в работу Пятиугольника вовсе не собирается.

— Заседание наше — сугубо секретное, — продолжил Смерчев. — Никаких записей никому, кроме стенографистки, вести нельзя. — При этом он многозначительно посмотрел на меня, а я показал ему свои пустые руки и похлопал себя по груди, показывая, что у меня того, чем и на чем пишут, нет ни в руках, ни на столе, ни за пазухой. — Членам Пятиугольника это известно, а кому неизвестно, — Смерчев опять посмотрел на меня, — предупреждаю, что проблемы, обсуждаемые Пятиугольником, никакому разглашению вне этих стен не подлежат.