Москва 2042

— И по размеру кучи, — продолжал Смерчев, — ясно, что это действовал не какой-нибудь одиночка, а целая организация. И само собой, записка была подписана известным словом из трех букв. А позавчера была обезврежена группа стиляг. Они собирались на частных квартирах в длинных брюках и юбках и танцевали враждебные танцы. Будучи арестованы, они, конечно, сразу стали юлить, отпираться и утверждать, что длина брюк политического характера не имеет. Но при этом оказалось, что у каждого в Знаке Принадлежности запечатан маленький портрет той личности, которой они поклоняются.

Услышав это, я невольно взглянул на Искру, но она продолжала прилежно писать, не проявляя никаких эмоций.

— Ну ладно, — сказал Смерчев, — не будем затягивать наш разговор. Я только хотел бы сказать нашему гостю (я заметил, что он избегает именовать меня Классиком), мы очень хорошо понимаем, что исправлять уже написанную книгу и делать лишнюю работу не хочется. Но это очень нужно, и вот мы все, не только я лично, но и другие члены Творческого Пятиугольника очень вас просим: вычеркните вы этого, который там у вас ездит на белом коне. Это будет лучше и для вас, и для нас. Ну что вы так за него уцепились? Чем он вам так уж дорог?

О Гена, ну что мне с ними делать?

Я опять поднялся и стал нервно ходить по комнате.

— Господа комсоры, — начал я, стараясь быть как можно более убедительным. — Поверьте мне, я ничего плохого против вас не замышляю. Я хотел бы сделать все, как вы хотите. Вчера, перечитывая некоторые страницы романа, я уже взял ручку и хотел, искренне хотел Сим Симыча вычеркнуть.

— И что же вам помешало? — насмешливо поинтересовалась Пропаганда Парамоновна.

— Натура помешала, — сказал я — Вот понимаете, вижу слово Сим, нацеливаюсь на него, а рука просто не поднимается И кроме того, так же просто он не вычеркивается. Если вычеркнуть его, значит, надо вычеркнуть и Зильберовича.

— Очень хорошо, — вмешался Звездоний. — Одним симитом будет меньше.

— Да не одним, — возразил я. — Вычеркнуть Зильберовича, тогда и Жанета там ни к чему. А за Жанетой надо вычеркивать и Клеопатру Казимировну. И Степаниду, и Тома, и лошадь, и доктора Ривкина.

— Ну и вычеркните их всех! — закричал Смерчев.

— Но вы же понимаете, что тогда никакого романа не получается. Получается какая- то чепуха. И вообще вы меня просто не понимаете. Да если бы я умел так корежить свои романы, мне бы к вам и ездить незачем было. Я бы еще тогда, в социалистические времена, при культистах, волюнтаристах, коррупционистах и реформистах сделал бы знаете какую карьеру! Я бы уже тогда был секретарем Союза писателей. Героем труда, депутатом и лауреатом. И еще б гонорары получал мешками. Но я тогда этого не умел и сейчас не умею.

В кабинете наступило тяжелое молчание. Участники заседания переглядывались, а Коммуний Иванович расстегнул и опять застегнул верхнюю пуговицу гимнастерки.

Вдруг Пропаганда Парамоновна вскочила на свои короткие ножки, подкатилась ко мне сзади, обняла меня и своими большими грудями прижалась к моим лопаткам.

— Ну пожалуйста, ну миленький, — забормотала она сладеньким голоском, — ну что ж ты такой упрямый, ну что ты противишься, прямо как осел какой-то. Ну, пожалуйста, помоги нам, я тебя прошу. Как женщина тебя умоляю.

Она вдруг опустилась на колени, обхватила мои ноги руками…

— Ну миленький, ну хорошенький…

Я разволновался, вскочил на ноги, уперся руками в ее колючее темя и стал отталкивать.

— Да что вы! — сказал я. — Да что это вы такое устраиваете? Да как вам не стыдно!

— Позорник! — вдруг услышал я голос Звездония. — Он еще говорит о стыде! Негодяй! Ты посмотри, кто перед тобой стоит на коленях! Женщина! Мать! Генерал! А ты… Да я тебе сейчас всю морду в кровь разорву!

С этими словами он подскочил ко мне, стукнул ногою в пол и ринулся на меня с кулаками. Хорошо, я успел как раз вырваться из объятий Пропаганды, схватил Звездония за бороденку, потянул вниз и расквасил его физиономию о свое колено.

Умываясь красной юшкой, он отскочил с диким ревом и стал у стены, прижавшись к ней спиной. Он закрыл лицо руками, но кровь текла сквозь пальцы, капала ему на рясу и на пол.

Участники заседания изумленно смотрели то на меня, то на Звездония. Первый раз за все время я перехватил взгляд Искрины и понял, что она в ужасе.

— Да это же настоящий террор! — вдруг зловеще произнесла Пропаганда Парамоновна.

И в кабинете наступило молчание, от которого мне стало не по себе.

Маршал Взрослый вдруг встал и вышел.

И я заметил, что сразу все присутствующие не то чтоб облегченно вздохнули, но расслабились. Дзержин вскочил и подбежал к Звездонию.

— Ну что тут у тебя? — спросил он довольно грубо. — Ну, ничего страшного. Задери голову вверх, и кровь остановится. Все в порядке, — сообщил Дзержин Смерчеву.

— Да как это все в порядке? — возмутилась Пропаганда Парамоновна. — Какой же это порядок, когда совершается бандитское нападение?

— Помолчи! — оборвал ее Дзержин — Вот что, — сказал он и заходил кругами по комнате. Наша дискуссия с Классиком зашла слишком далеко. Мы требуем от него чего-то, он нас не понимает, а почему?