Москва 2042

Эти мои слова Смерчева развеселили, и он стал смеяться, только почему-то беззвучно. И, смеясь, вежливо мне объяснил, что у людей денег нет, потому что они не нужны. Здесь каждый берет, чего сколько хочет, и совершенно бесплатно, но никто ничего не берет, потому что люди все свои потребности уже давным– давно и полностью удовлетворили, и от всех этих яств их просто воротит. Они ничего другого есть не хотят, кроме пломбира и фиников.

– Значит, и я могу взять чего хочу и сколько хочу? – поинтересовался я недоверчиво.

Смерчев отвечал утвердительно.

Тогда я приблизится к прилавку и, сначала неуверенно, а потом все больше входя во вкус, стал набирать продукты: две литровых бутылки шведской водки Абсолют, палку краковской колбасы, длинную булку, несколько штук форелей, пачку очищенных креветок, связку бананов и какие-то банки с паштетом, икрой, сгущенкой, зеленым горошком, спаржей и еще с чем-то. Что-то я пихал в карманы, что-то за пазуху, уже на руках держал я выше головы, и что-то уже валилось, а мне все было мало и мало.

Я поднял голову, чтобы посмотреть, как бы там еще устроить банку сгущенного молока, когда вдруг увидел Руди, который плыл по воздуху на своем ягуаре и одной рукой махал мне, а другой обнимал фройляйн Глобке.

Я тоже хотел махнуть Руди рукой и сделал такое движение, отчего вся эта Вавилонская башня, которую я держал на руках, рухнула, все эти банки– склянки посыпались, правда, без всякого грохота. Я испугался и стал это все подбирать, боясь, что меня немедленно арестуют или станут стыдить. Гражданин, – скажут, – как же это вам не стыдно так варварски обращаться с народным добром.

– Да брось ты подбирать с полу! услышал я знакомый насмешливый голос. Это негигиенично.

Я посмотрел снизу вверх и увидел перед собой Лешку Букашева в белом костюме и без бороды. А рядом с ним, прижимаясь к нему, стояла Жанета во всем прозрачном. Он рассказывал ей анекдот про Вовку-морковку, а она громко и развратно смеялась.

– А где Лео? – спросил я ее.

– А вон он, – сказала она, и я увидел Лео, который на лавочке целовался с моей женой.

Мне стало как-то неприятно, но не очень неприятно, а только немножко неприятно. Я слегка подпрыгнул и, паря в воздухе, приблизился к ним.

– Ну как же тебе не стыдно, сказал я жене, – при живом-то муже целоваться с другим! Ты же знаешь, что он от этого даже и удовольствия никакого не получает.

– Чепуха! – сказал Зильберович голосом Симыча. – Раньше, когда я жил при социализме, я ни от чего не получал удовольствия, кроме твоих романов. А теперь я получаю удовольствие от всего, кроме твоих романов.

– Вот видишь, – сказал я жене. – Он меня обижает и не читает моих романов, а ты с ним целуешься.

Тут ко мне наклонился Смерчев и сказал шепотом.

– Классик Классикович, вы напрасно ведете себя как отсталый собственник. У нас здесь нет собственности ни у кого ни на что. У нас все жены принадлежат всем, и ваша жена тоже принадлежит всему нашему обществу. Пойдем, киска, в баню, – сказал он и, взяв мою жену на руки, поплыл с ней куда-то в сторону.

Я кинулся за ними вдогонку, но почувствовал, что я уже не лечу, а еле-еле бегу по какой-то пахоте, ноги мои расползаются в раскисшей почве, а земное притяжение, видимо, опять включилось на полную мощность.

Смерчев с моей женой на руках летел над землей, а я уже даже не бежал, а плыл по какой-то грязи, но все-таки постепенно их догонял, когда передо мною появился отец Звездоний в длинной ночной рубашке и со свечою в руке.

– Никакого Бога нет, – сказал он тихо. Есть только Гениалиссимус, один Гениалиссимус, и никого, кроме Гениалиссимуса.

– Пошел ты со своим Гениалиссимусом! – сказал я, пытаясь сдвинуть его со своего пути.

Но он не сдвигался и, приближая ко мне свое лицо, тряс жидкой своей бороденкой, подмигивал, скалился. Я никак не мог его обогнуть, а жена моя улетала все дальше и дальше со Смерчевым, и тогда в полном отчаянии я притянул Звездония за бороду, укусил в нос и проснулся с подушкой в зубах.

Пробуждение

Проснувшись, я долго еще грыз эту подушку, пока не опомнился. Придя немного в себя, огляделся. Вокруг меня было темно и тихо, тихо и темно. Темно, хоть глаз выколи.

Я перевернулся на спину и стал думать. Господи, ну что ж это в самом деле такое? Почему, когда мне снится родина, со мной на ней происходит всегда что-то нехорошее, неприятное, от чего я хочу бежать и просыпаюсь в поту?

Мне было так не по себе, что я решил разбудить жену и спросить, что сей сон мог бы значить. Жена моя большой толкователь снов и вообще верит, что снов бессмысленных не бывает, что они всегда несут нам какое-то сообщение, которое надо только правильно разгадать.

Я протянул руку и пошарил рядом с собой, но там никого не оказалось. Я хотел было удивиться, что это такое, почему среди ночи ее нет со мной, куда она могла деться?