Москва 2042

Лично я не жалуюсь. Обслуживание в гостинице вполне хорошее, почти как при капитализме. Каждое утро красномордый официант по имени Пролетарий Ильич (Искрина зовет его Проша) вкатывает в нашу комнату тележку с завтраком, в который входят яичница с ветчиной, сливочное масло, красная икра, свежие булочки, яблочный джем, но вот кофе у них почему-то настоящего нет, так же как и настоящего мыла. Проша меня каждый раз спрашивает. Вы какой кофе предпочитаете, кукурузный или ячменный? Я говорю, что предпочитаю кофейный кофе. Он широко открывает рот и ненатурально хохочет. Видимо, ему объяснили, что я юморист и говорю шутками, а он, как настоящий комунянин, обязан обладать чувством юмора. Я ему говорю, что я вовсе не шучу, что в мои социалистическо– капиталистические времена кофе делался из кофейных зерен, он думает, что и это шутка, и хохочет опять.

Белье у нас в номере меняют каждый день, а свои ботинки я перед сном выставляю в коридор и утром нахожу их начищенными до блеска.

При этом коридорная Эволюция Поликарповна улыбается мне самым нежнейшим способом, выказывая свое уважение, почтение и даже любовь.

Обедаем и ужинаем мы в ресторане внизу. Там светло, уютно, играет тихая музыка. Во всей этой жизни есть только один существенный недостаток: в Москорепе строго соблюдается сухой закон. Я слышал, что некоторые комуняне, чтобы не нарушить закон, едят сухой зубной порошок, но мне он как-то не пришелся по вкусу.

Первые дни

Между нами говоря, я не жалею, что сошелся с Искриной. Она оказалась немножко вздорной, но этот недостаток свойствен всем женщинам всех времен и народов. Кроме, разумеется, убежденных феминисток, которые по своим достоинствам приближаются к мужчинам, а в некоторых случаях даже превосходят их.

Внешне Искрина мне очень нравится Первое время меня немного смущала ее стриженная наголо голова, и я спросил ее, что за глупая мода и не красивее ли женщине носить нормальную прическу? Она сказала, что комуняне носят волосы только зимой, а летом, борясь за всеобщую утилизацию, в обязательном порядке сдают их на пункты вторсырья.

– А что там с ними делают? – спросил я. Набивают матрацы?

– Да нет, – сказала она простодушно. По-моему, там с ними ничего не делают. Просто складывают и все. Вот вторичный продукт – это другое дело. Это мы поставляем в страны Третьего Кольца.

– Зачем? – спросил я.

– По контракту. Когда-то коррупционисты заключили с ними контракт на поставку газа, а газ давно весь кончился. Но наши ученые переоборудовали газопровод и тут она не выдержала и стала смеяться. Я спросил ее, в чем дело. Она смутилась и ни за что не хотела сказать. Но потом я все-таки из нее вытянул, что комуняне в шутку зовут теперь бывший газопровод говнопроводом.

Между прочим, меня она упорно называет полюбившимся ей именем – Клаша. Я говорю, что за дурацкое имя Клаша, где ты такое слышала? Она говорит, что это нормальное домашнее имя. Не будет же она меня, как все, звать Классиком Я охотно с ней согласился, что и Классик – имя дурацкое, но ни Клашей, ни Глашей я тоже называться никак не хочу.

Если уж тебе обязательно хочется прилепить мне какую-то идиотскую кличку, то называй меня хотя бы Талик, как называла меня моя жена.

Мне, – говорит она, – неинтересно, как тебя называла твоя старуха. И вообще то, что у тебя было до меня, меня не касается.

Мой махровый синий халат она сначала осудила как признак безумного расточительства. Неужели, мол, у нас там, в Третьем Кольце, все ходят в таких халатах? Я сказал, что не знаю, как сейчас, а в мое время ходили многие.

– Вот и дошли до ручки, – сказала она.

Как все комуняне, она считает, что уровень благосостояния людей в Первом Кольце враждебности ниже, чем в Москорепе, во Втором ниже, чем в Первом, а уж в Третьем и вовсе полная нищета.

– Ты посмотри… – она надела халат на себя и стала заворачивать одну полу за другую. – Здесь сколько лишнего и сбоку, и снизу. Это можно было двух, а то даже и трех человек завернуть.

Несмотря на такую коммунистическую рассудительность, она этот халат надевала все чаще и все реже снимала. А заодно завладела и моими шлепанцами, хотя они тоже ей велики. У халата есть плетеный поясок с кистями, но она этим пояском пользуется неохотно. Когда я начинаю чем-нибудь раздражаться, халат на ней слегка расползается, лишь чуть-чуть приоткрывая то, что под ним. Она уже поняла, что такой нехитрый прием действует на меня безотказно, я тут же кидаюсь на нее, как сумасшедший.

– Ой, дедушка! – вопит она, отбиваясь. – Что вы, дедушка! Вам в вашем возрасте от этого может стать плохо.

– Сейчас я тебе покажу дедушку! – рычу я, а потом, словно в тумане, вижу ее лицо с закрытыми глазами и прикушенной нижней губой.

Вот видишь! – сказала она мне однажды. Я не зря думала, что ты дикарь.

– А мне кажется, – ответил я ей на это, что ты выполняешь свои обязанности с большим рвением, чем тебе предписано по службе.

– Когда кажется, надо звездиться, – отшутилась она смущенно.

Августовская революция