Москва 2066. Сектор

Вечером было решено, что завтра на работу в Белый дом Никиту отвезет Наташа. Но в половине девятого утра почему-то явился полковник.

Чагин в это время в одной из спален второго этажа застегивал пуговицы клетчатой рубашки, которую вчера купил в магазине «Клитор», по словам Наташи, самом модном из местных магазинов одежды, единственным конкурентом которого выступал торговый центр «Точка G». Рубашка была хорошая, старого производства, из толстой, приятной на ощупь, фланели.

Форточка была открыта, и Чагин слышал, как внизу полковник с полминуты раздраженно говорил о чем-то с охранниками, затем внезапно скомандовал: «Смирно! Руки по швам!» – после чего раздался чмокающий звук, сильно напоминающий звук пощечины. Чагин прислушался.

– Сервер и Хард в этом месяце без премиальных, – чеканил полковник. – Остальные – на две недели лишены доступа к и-мейлу!

Никита как раз протянул руку к рыжей кожаной куртке и так и замер с протянутой рукой. «И-мейл?»

Через минуту полковник появился в дверях.

– А постучать нельзя было? – спросил Никита, поворачиваясь, и осекся.

Таким он полковника еще не видел. Да, он был в костюме с иголочки, черном, в тоненькую голубую полоску, чисто выбрит, надушен и в свежей рубашке. Но на каменной маске его лица как две дыры зияли черные провалы подглазий. Кожа была серой, мертвой, под нею ходили желваки. Зрачки сузились до размеров булавочных уколов, а седой ежик волос был так беспорядочно измят, словно Виталий спал на цементном полу тюремного карцера.

– Что-то случилось? – спросил Чагин. – А где Наташа?

– Поехали, – пролаял полковник, явно не расположенный к разговорам.

Всю дорогу до Трубы Чагин и полковник молчали. Чагину показалось, что Виталий придавлен чем-то страшным, и даже начал было сочувствовать ему. Но у тревоги и боли полковника был явный металлический привкус зла, и Никита, которому уже пять лет не доводилось видеть людей в отчаянии такого рода, понимал, что причина подавленности и бешенства, в конечном счете, это желания и мысли самого полковника.

«Что бы такое могло случиться? – думал Никита. – Что-то с Наташей? Оппозиция? Может быть, они не врали? Может быть, то самое, та самая катастрофа? Что, если мы опоздали?» Через минуту Никита вспомнил, что и вчера полковник был не в духе, что было особенно заметно, когда он интересовался каким-то своим другом, которого никак не мог разыскать, и про которого Рыкова сказала, что его, вероятно, на кладбище сожрали визажисты. Не тот ли это мужчина с широким грозным лицом и бычьей шеей, портреты которого, с обещанием больших денег за любую информацию, были расклеены по всему Сектору?

Происходившее на улицах сегодня не очень волновало Чагина, он почти не смотрел по сторонам. Достаточно насмотрелся вчера и, кроме того, эту ночь провел очень плохо, заснул только под утро, и голова была тяжелая, все виделось как бы в легком тумане.

Вчера, после довольно неплохого обеда, которым его накормила говорившая басом старуха Неля, за Чагиным на открытой повозке с двумя параллельно расположенными велорикшами заехала Наташа, и они отправились в магазин одежды.

Тучи к этому времени разошлись, и равнодушное солнце заливало улицы Сектора: горы вонючего мусора, тысячи толкающихся людей, рекламу, рекламу, рекламу. Чагин вынул из нагрудного кармана комбинезона солнцезащитные очки и надел их. Теперь он заметил то, что не сразу отложилось в сознании, когда он ехал по Сектору первый раз, несколько часов назад. Было очень много людей в форме, то ли военных, то ли полиции. У некоторых на ремнях висели загадочные округлые футляры.

И было очень много сумасшедших. Они кричали, размахивали руками, цеплялись к прохожим, ходили по двое, по трое, держась за руки или обнявшись. Один из них, в оборванной одежде и весь в язвах, бросился прямо под колеса повозки, в которой ехали Наташа и Чагин. Его ударило велосипедным колесом и отбросило на пару метров, но он успел подхватить с потрескавшегося асфальта мятую сигаретную пачку и, вскочив, прижал ее к уху и закричал: «Алло! Зая! Всё путем!»

От удара Наташу едва не выбросило из коляски, Чагин схватил ее за руку, и девушку бросило на него. Она засмеялась, глядя в глаза ему так близко, что черты лица ее расплывались, и прижала горячую ладошку к его груди. На секунду это взволновало Чагина, но при этом почему-то заставило вспомнить стрип-бар «Dolls» образца 2010 года.

Велорикши разразились таким избыточным количеством матерных слов, каких в прошлом веке хватило бы на десять минут штыковой атаки.

– Хватит! – грубо оборвал их Чагин. – Оставьте его в покое.

Наташа вернулась на свое сиденье и погладила Чагина по руке.

– Ну что вы? Это жизнь. Инджойте!

– Ин… что? – спросил, было, Никита. – Ах да! Конечно. Инджойте. Наслаждайтесь. Понятно.