Москва 2066. Сектор

Даже в Секторе знают о ней больше, чем у нас.

Немного осведомлены мои ребята, выполняющие время от времени здесь работу. Но они считают рассказы дерганых о девочке с мобильником мифом, а смс-ки, приходящие на храмовые аппараты, дешевым трюком епископа Изюмова. И они не распространяются. Не болтливые.

Нельзя умирать.

Нельзя поддаваться искушению выйти.

Ждать.

Терпеть.

Как быстро она выросла. Семнадцать лет. Взрослая. Сознающая свою силу. Почти женщина.

Кажется совсем, совсем недавно я притащил ей щенка лабрадора. Как долго она сидела на корточках рядом с ним! Пристально смотрела на него. Гладила. Протягивала руку, и щенок тыкался в ее ладонь своим носиком. Я все ждал, когда она не выдержит и схватит щенка и прижмет к себе (будь мне двенадцать, я бы сделал именно так), но она не делала этого. Постепенно комната наполнялась каким-то физически ощутимым теплом, мне показалось даже, что в комнате стало значительно светлее. Вскоре это тепло и этот свет сгустились настолько, что стали почти невыносимыми, и я вышел. Девочка и собака проводили меня одинаковыми взглядами.

Только сейчас мне становится ясно, что всю жизнь, стоило мне встретиться с чем-то очень красивым, с каким-нибудь большим счастьем, как я сразу готовился за него умереть. Ну не странно ли?

Хуже всего то, что мне абсолютно не страшно. Зато очень больно.

Интересно, почему человек некоторых кошмарных снов боится больше, чем смерти и физических мучений?

Чагин

Первым решением было больше никогда не обращаться за помощью к Лебедеву. «Священник он и в Африке священник, – думал Чагин в тумане ярости. – Слова, слова, слова… А как дошли до дела – извини, Никита, не могу. Что ж, понятно… Решил свить себе семейное гнездышко. Завести тихую жену. Белый инжир, чай с медом!.. Немедленно звонить Рыковой. Пусть ответит, что это за дети-Омега!»

Но в следующую секунду Чагин решил, что звонить Елене Сергеевне будет неправильно. Хотя бы потому, что таким образом он выдаст Теоретика, а этот человек-протуберанец, этот измученный дерганый, этот полусумасшедший карл маркс, и так уже, кажется, еле цепляется за жизнь.

«Узнать у самого Теоретика!»

Но что-то подсказывало Никите, что Лева больше не скажет ничего, – не зря он съел лист бумаги. Хотел показать, что поставил точку. Молчок.

Тогда – Наташа! Пусть ответит. Нужно вернуться в Трубу и поговорить с ней!

Нет, в здании она ничего не скажет. Тогда – звонить! Пусть выйдет сюда и, глядя мне в глаза, объяснит, в конце концов, что здесь происходит, что от меня скрывают.

Как тяжело и неприятно с ними со всеми иметь дело. Все недоговаривают, все боятся друг друга, на людях говорят одно, а наедине другое. Да, плевать на них. Звонить! Звонить немедленно. Пусть выйдет и ответит на вопросы!

В это время из подъезда с шумом выскочила стайка пацанов и унеслась куда-то за поворот. Через несколько секунд появилась вторая, с фанерными автоматами в руках. Предводитель этой второй группы мальчишек, с зелеными волосами, серьгами в ушах и с ширинкой, расстегнутой по-взрослому, поднес руку-лодочку к левому уху и закричал: «Кретины отступают. Дерганые, за мной!» Убежали и эти пацаны. И только сейчас Чагин заметил, что стоит лицом к телефонной будке и смотрит на свое отражение, не видя его. В мутном стекле, разделенном на три части горизонтальными металлическими полосками с облупленной синей краской, проступил высокий поджарый мужчина в короткой куртке из рыжей кожи, клетчатой фланелевой рубахе и старинных пост-индустриальных джинсах.

Почти ковбой. Клинт Иствуд. И растекся как дерьмо.

Чагину стало стыдно. Он вспомнил, как дети у него во дворе кричали полковнику, хлопнувшему входной дверью: «Дерганый! Дерганый!»

Он отбросил челку, с приятным звуком застегнул стальную молнию куртки и решил ждать Наташу, как и договаривались, у казино «Инвалид», через час, а до встречи с ней не предпринимать ничего.

Толстого человечка больше видно не было. Могло и показаться, подумал Никита. Нервы-то на пределе.

Давно он не чувствовал себя так плохо, тревожно, несобранно. Может быть, в Секторе и воздух какой-то отравленный? А что? Все может быть.

Казино «Инвалид» находилось недалеко от Белого дома, и Наташа пришла пешком.

Чагин к этому времени в основном взял себя в руки, а увидев в толпе светлое каре Наташи, почувствовал, как к нему окончательно возвращается спокойная уверенность в себе. «Удивительно, – подумал он, – как некоторые женщины умеют внушать уверенность в своих силах». В толпе балахонистых женщин, мужчин с пластмассовыми серьгами в ушах и сумасшедших, говорящих по воображаемым мобильникам, Наташа показалась ему давным-давно знакомой, почти родной. Она вполне могла быть его однокурсницей, соседкой по подъезду в их доме в Лианозово, одной из девочек четырнадцатого отряда лагеря Артек, в то лето, когда он впервые влюбился, ну, или посчитал что влюбился.

Конечно, она высказывает абсурдные предположения и дикие мысли. Но кто из дерганых не высказывает их?