Москва 2066. Сектор

Елена Сергеевне хотелось бы понять, как думает журналист, что он может сделать, на что решиться. Она не сомневалась, что Никита не сможет им помешать заполучить Ребенка. Живым, как говорится, или мертвым. Но из любви к искусству, желала знать, что он сейчас чувствует.

Как относится к жене?

Ребенка ей заменяла Наташа. Она подобрала ее подростком, взяла в дом, научила ходить, разговаривать и думать. Научила одеваться, вести себя с мужчинами. Научила зарабатывать деньги, ненавидеть и врать. Врать как можно больше.

Как только начали трансляцию, и Сектор за оградой Воронцова зашевелился, словно громадное, мохнатое и не очень чистоплотное животное, Наташа позвонила.

– Почти нашли! – кричала она, торопясь и перекрикивая грохот уличных динамиков. – Чагин бежит по следам. Если Ребенок жив, через несколько минут он будет у них. Район улицы Памяти амфетаминщиков… Пусть полковник немедленно выдвигается с отрядом. Если толпа вылезет на улицу, журналист может затеряться, и мы упустим Ребенка.

– Не бойся, – сказала Елена Сергеевна. – Догони их и будь рядом. Виталий не позволит журналисту сбежать. Его жена у нас, и Бур настроен очень решительно. Ты знаешь, что они с Мураховским умеют делать с людьми. Нужно объяснить это Чагину, и он навряд ли взбрыкнет, если будет знать, что из его жены тут же начнут нарезать длинные тонкие полоски.

Чагин

Улица Памяти амфетаминщиков, по которой бежал Чагин, поднималась вверх и круто, почти под прямым углом, поворачивала влево. Когда Никита выбежал из-за поворота, он увидел жуткую, небывалую картину.

Под оглушающие звуки трансляторов («Мальчик семи-восьми лет… Полковник Бур… Под страхом…») метрах в пятидесяти от Никиты ворочалась темная каша людей. Люди набрасывались, падали, отлетали, взмывали вверх, громоздились друг на друга, беспорядочно прочерчивая темноту лучами фонариков. Некоторые фонарики уже абсолютно неподвижно лежали на земле, продолжая светить куда попало. И в этих нагромождениях беспорядочных вспышек света и темноты видна была какая-то страшная машина, ломавшая человеческие фигуры. Она была ниже обычного человеческого роста, но значительно шире и напоминала огромного раскоряченного паука.

Когда Чагин подбежал ближе, он увидел, что эта страшная машина была человеком, только каким-то неправильным, поломанным (в голове у Никиты почему-то вспыхнули Квазимодо и кентавры с фриза Парфенона), а за нею, за этой страшной машиной вжимался в стену дома его сын Леша – в курточке на голое тело и без штанов.

Чагин бросился к сыну. Двое бойцов из группы обожженного рванулись за ним. В этот момент клубок из тел рассыпался, и одновременно смолкли динамики. Сразу стали слышны крики и стоны из груды на асфальте и звериное рычание, исходившее от раскоряченной фигуры. Несколько человек убегали вверх по улице. Другие лежали под ногами. В стороне валялось несколько велосипедов. На некоторых из них горели электрические фонарики.

«Папа!» – крикнул Леша из-за спины страшного человека, и Чагин бросился к сыну. Вместе с ним к Леше бросились и бойцы из группы Рыковой, но не только. Откуда-то справа, из темноты появились две быстрые крепкие фигуры и метнулись к страшному человеку. Чагин в какое-то молниеносное мгновение понял, что человек этот защищает его сына и что он, скорее всего, тяжело ранен. Он не успел удивиться и даже не успел ничего подумать – удар сзади свалил Никиту с ног. И, падая, Чагин видел, как рухнула под ноги израненному человеку одна из нападавших крепких фигур, и как другая вскинула арбалет и раздался тупой всхлипывающий звук металлического прута, пробивающего тело. Раскоряченный человек, спасавший Лешу, откинулся назад, и Чагин услышал глухой удар затылка о камни улицы.

Никита оперся на локоть и сделал попытку встать. «Леша, беги!» – крикнул он. Но Леша не побежал, а бросился к отцу. Стрелявший из арбалета протянул руку, чтобы схватить мальчика, но один из бойцов группы направил на него свой футляр, нажал что-то, футляр открылся с электрическим треском, посыпались искры, – и арбалетчик осел на колени.

Чагин перевернулся на четвереньки. Тупая боль разламывала спину между лопаток, руки двигались, как ватные. Тот, кто ударил Чагина сзади, бил прикладом и, вероятно, искал седьмой позвонок, но, к счастью, удар пришелся значительно ниже («хорошо быть высоким!»), и Чагин даже не потерял сознание.

Леша обнял отца за шею, прижал к своей голой холодной груди и залил его горячими слезами.

– Папа, вставай! Вставай, папа! – повторял он.

Бойцы, один из которых ударил Чагина (это было понятно по тому оценивающему взгляду, который он бросил на попытки Никиты подняться), вышли вперед, отбросили ногой тело арбалетчика и склонились над тем, что еще секунду назад было страшной раскоряченной фигурой, бившейся в одиночку с толпой.

– Джек-пот, братуха. Это Адамов! – сказал тот, который был повыше.

В этот момент к месту побоища подкатил зеленый минивэн, из него выскочила Наташа, а за ней Обожженный и еще двое бойцов. Чагин встал и поднял сына на руки. Его еще сильно качало.