Москва 2066. Сектор

И вот сегодняшняя долгожданная ночь: бои старушек, титан древности Цукерберг, а главное – Анфиса, – сегодняшняя ночь была испорчена и перечеркнута появлением какой-то Вики, в первые полчаса свои в Секторе потерявшей собственного ребенка. Рыкова приказала отвести эту женщину в дом, в котором поселили ее мужа, журналиста, и не отходить от нее ни на шаг. Позже позвонил Бур (все телефоны журналисту отрезали от городской сети, но в комнате охраны, конечно, оставили необходимую связь) и сказал, чтобы ее не выпускали за порог ни при каких обстоятельствах, что бы ни случилось, и что Сервер персонально, головой своей, отвечает за эту женщину, показавшуюся Серверу во всех отношениях нелепой.

Так что Сервер запер Вику в специально предназначенной для нее комнате, в которой стоял густой запах дезодорантов и освежителей, а посередке красовалось большое кресло с женской грудью, пупком и подлокотниками в виде коленок. У входа он поставил двоих охранников в серых костюмах. Еще несколько человек расставил в разных местах по дому, а четверых с футлярами отправил на улицу, контролировать периметр.

И теперь он сидел недвижимо, глядя в ночной парк за окном и думая о полковнике Буре, который испортил ему сегодняшнюю ночь. Впрочем, что еще можно ожидать от человека, не единожды хлеставшего Сервера по щекам. Ночь впереди была долгая. Делать было нечего. Оставалось вызывать в памяти лицо Бура, его шикарные костюмы, шрам над левой бровью и нечеловеческую привычку сужать зрачки. Что ж, думать о полковнике, конечно, не лучшее, но и не худшее из занятий. Думать о нем и ненавидеть его.

Зная, что впереди еще долгие часы ожидания, Сервер постарался расслабиться и поплыл по волнам ненависти.

Чагин

Прошел час с того момента, как Чагин в зеленом минивэне отправился на поиски сына.

Группа прочесывала квартал за кварталом, грязные подъезды, мрачные подворотни, сомнительные ночные заведения. Леши нигде не было. Опрос населения, который, по мнению Чагина, проводился слишком осторожно, слишком невнятно, тоже ничего не дал, – никто не видел никакого необыкновенного мальчика.

Позвонить Лебедеву не удалось, Наташа не отставала от Чагина ни на шаг.

Утешало только то, что и другие группы не нашли Лешу. Но это же и пугало.

Руководитель группы, бритый здоровяк с ожогом на лице, становился все мрачнее и сосредоточеннее. Чагину это не нравилось. В конце концов в отчаянии он подумал: «Может быть, Леша и вправду ребенок-Омега и у него есть сверхспособности? Может быть, он как-то обнаружит их у себя и, может быть, эти способности спасут его?»

Чем меньше становилось надежды быстро разыскать сына, тем больше Чагин надеялся на чудо.

Леша

– Мы же не какие-то вшивые католики, – сказал долговязый подросток, которого остальные мальчики и девочки называли странным именем Ай-Поц. – Это у них там среди ночи в церкви обязательно кто-нибудь тусуется. А в нашей церкви, чуть стемнело, никогда никого. Тут самое место. Тут этого пацана никто не найдет.

Они сбили ржавый висячий замок на задней двери и, освещая путь фонариками, вошли в церковь.

Несмотря на тычки и подзатыльники, которыми подгоняли Лешу, он быстро и внимательно оглядел внутреннее убранство. Оно почти ничем не отличалось от тех церквей, которые Леша видел в Москве. Только видно было, что недавно тут делали ремонт. Часть росписи по стенам и на потолке была совсем новой и совершенно не гармонировала со старыми, более тусклыми участками. На этих новых, недавно накрашенных кусках, везде был один и тот же персонаж, которого никогда не раньше не замечал Леша ни в настоящих церквах, ни на иллюстрациях в папиных альбомах. Это была девочка лет тринадцати с распущенными светлыми, почти рыжими волосами, чаще всего зачем-то прижимавшая левую руку к голове.

Посередине стоял то ли шкафчик то ли стол, такой, как обычно стоит в любой церкви. Эти шкафчики всегда напоминали Леше кафедру, с которой в актовом зале школы выступал директор, только они были пониже и повернуты скошенной стороной наоборот, к залу.

Лешу подтащили к этому шкафчику и заставили встать на колени. Леша, конечно, не хотел, но его сильно ударили сзади под коленки, и когда он упал, схватили за плечи и прижимали, чтобы он не делал попыток подняться.

На наклонной полочке шкафчика под толстым стеклом лежал какой-то маленький черненький приборчик, а на передней стенке была прикреплена табличка с надписью «И не надо бояться». Это была первая публичная надпись в Секторе, смысл которой был понятен Леше. Более того, по его мнению, эти слова как нельзя более точно описывали происходящее в церкви.