Только теперь Максим Берестов сумел как следует разглядеть его лицо: округлое, слегка одутловатое, но при этом довольно приятное. В памяти Макса что-то мелькнуло, едва только он вгляделся в черты этого человека: что-то смутное, неясное, как его недавняя «литературная» аналогия. Перед тем, как идти сюда, Макс изучил несколько десятков фотографий потенциальных террористов, мало-мальски связанных с этим санаторием. И здоровяка среди них совершенно точно не было. Однако Макс был твердо уверен: это лицо он всё-таки видел когда-то. Причем откуда-то он знал: этот человек использует свою собственную, природную внешность. Трансмутацию он не проходил. И лицо
Между тем здоровяк продолжал свою речь — говорил он размеренно, явно наслаждаясь произносимыми словами:
— Зачем кому-то знать, что именно здесь, в частных беседах, сотрудники вершат судьбы своих подопечных? И я могу себе представить, как эти сотрудники кайфуют при этом! Ведь это же — непередаваемое наслаждение: держать чью-то жизнь в своих руках и играть ею, как захочешь!
Голос здоровяка — непривычного, как видно, к патетическим речам, — слегка подсел на этих словах. И Макс подумал, что
А созерцание наручных часов явно придало спокойствия и уверенности здоровяку в бейсболке. И после короткой паузы он заговорил уже вполне рассудочным тоном:
— Впрочем, я не думаю, что цель «Перерождения» — потакать чьим-то амбициям. Это так — побочный эффект работы корпорации. У «Перерождения» есть гениальные ученые. Вот вы, к примеру, господин Берестов. А для Евразийской конфедерации с её гигантскими природными ресурсами не составляет труда находить соответствующее сырье, которое корпорации потребно. Так что «Перерождение» будет бесконечно создавать всё новые и новые прорывные биотехнологии. До тех пор, пока будут те, кто готов за них платить.
— Вечно создавать новые технологии вряд ли возможно, — сказал Макс. — Будут за них платить или нет, рано или поздно всё сведется к незначительным усовершенствованиям нескольких базовых разработок. Что-то принципиально новое тоже, конечно, будет возникать время от времени. Но — нечасто, примерно раз в десять-пятнадцать лет. Помните историю об Эйнштейне? Когда его спросили, где он записывает свои идеи, гениальный физик сказал, что по-настоящему стоящие идеи у него возникают редко, и он все их помнит. И я не думаю, что в «Перерождении» кто-то способен переплюнуть Эйнштейна.
К удивлению Макса, герр Асс слушал его не перебивая. И даже согласно кивнул пару раз. Но, когда Макс умолк, издал язвительный смешок.
— Разве я говорил, что новинки будут появляться
Первой мыслью Макса было — возмутиться: с какой стати его визами разводит тут демагогию, пока люди, сидящие на полу в конференц-зале, терпят издевательства своих стражей? Макс даже едва не высказал ему свою мысль вслух. Но потом его внезапно осенило — какая там демагогия?! Здоровяк просто-напросто тянет время — дожидается какого-то совершенно определенного момента, приходящего на конкретное время. И о наступлении этого момента вправе знать только он сам — зря, что ли, он отобрал часы у всех остальных?
— А для вас принципиально, согласен я с вами или нет? — спросил Макс. — Я ваши условия выполнил: сделал публичное заявление о том, что технология реградации внедряться не будет, если сегодня никто не пострадает. Не пора ли и вам выполнить свою часть сделки — отпустить всех этих несчастных? Вы ведь получили всё, чего хотели.
Здоровяк мигом посерьезнел.
— Ну, — сказал он, — я думаю, нам с вами хватит уже играть в прятки. Не всё я получил из того, что хотел. Отнюдь не всё. У вас — вернее, у тех, кого вы представляете, — по-прежнему остаются все козыри на руках. Во-первых, как только вы отсюда выйдете вместе с освобожденными заложниками, юристы «Перерождения» сразу же ваше заявление дезавуируют. Думаете, я не знаю, что такое «порок воли»?
Макс даже вздрогнул — и это явно не укрылось от глаз его визами. Ирма вон Берг предложила ему именно это. «Порок воли, — объяснила она, — означает, что сделка была заключена под давлением или в крайне невыгодной для одной из сторон ситуации. Такие сделки априори признаются недействительными». И теперь Максу пришлось сделать над собой усилие, чтобы преодолеть смятение и спросить — со смешком, который даже ему самому показался донельзя фальшивым: