Москва 2087 (СИ)

И всё-таки, когда Сашка, шагая по улице, услышал вдруг позади себя возглас: «Эй, Седой! Тут люди поговорить с тобой хотят!», он не сразу сообразил, что обращаются именно к нему. Лишь когда раздалось: «Седой, я к тебе обращаюсь!», Сашку осенило: прежнего обладателя его внешности звали Сергеем Седовым! И его лицо знало невесть сколько народу — уж наверняка попытку ограбить склад «Перерождения» освещал не один только ЕНК!

Александр Герасимов оглянулся через плечо — не замедляя, впрочем, шага.

Его нагоняли двое мужиков. Возрастом они были примерно ровесниками Сергею Седову — и, стало быть, они были примерно вдвое старше, чем Сашка сейчас на самом деле. А если принимать во внимание, что пять лет своей жизни Сашка потерял — то и втрое старше. Их лица показались ему смутно знакомыми, хотя он никак не мог припомнить, где он видел этих людей прежде. И еще — Сашка был почему-то убежден, что их было не двое, а четверо.

Он ускорил шаг, убеждая себя, что при ночном освещении, даже — при праздничной иллюминации, он мог и обознаться. Про свою мнительность реграданта он хорошо помнил.

То, что он не обознался ни в малейшей степени, Сашка удостоверился, когда дорогу ему заступили еще двое крепких мужчин возрастом за тридцать. Их и вправду оказалось четверо. И Александр Герасимов вспомнил внезапно, откуда недобро лыбившиеся хари этой четверки ему знакомы.

3

Марья Петровна Рябова почти мгновенно раскрыла том ин-фолио именно на тех страницах, которые были ей нужны. Она и прежде изучала именно их — так что ей почти и не требовалось сверяться со старинными планами. Два месяца назад, когда Настасьина мать только разрабатывала свой нынешний комплот (она любила неоархаизмы), её эмиссару с удивительной легкостью удалось эти планы раздобыть. Том ин-фолио зарастал пылью в одном почти заброшенном библиотечном архиве. Да и кому, спрашивается, могли бы пригодиться столетней давности сведения о подземных коммуникациях Москвы?

Но — комплот Марии Рябовой как раз и был основан на том, чтобы захватить и использовать допотопную подземную инфраструктуру Первопрестольного града, которая еще сто лет назад считалась «законсервированной».

— Может быть, — осторожно осведомился эмиссар Марьи Петровны, когда узнал, что ему придется из архива выкрасть, — нам лучше поискать в Корпнете что-нибудь более актуальное?

Марья Петровна едва сдержала себя тогда, чтобы не вмазать умнику по физиономии. И не объяснить ему доходчиво, куда он может пойти со своими советами. После реградации приступы раздражительности накатывали на неё даже не ежедневно, а чуть ли не ежечасно. Но — услуги, которые оказывал «эмиссар», были для Марьи Петровны слишком уж ценны. И она сказала — почти без раздражения, вроде бы даже с иронией:

— Вы, сударь мой, поменьше умничайте — доверьтесь мне.

И он, этот её эмиссар, вынужден был признать впоследствии её, Марии Рябовой, правоту. Если бы они не знали наверняка, какие канализационные трубы остаются сухими уже более века, вряд ли они смогли бы перемещаться под городом с такой скоростью — и, можно даже сказать, с комфортом! Да, в старом коллекторе попахивало — но не более того. Разве это можно было сравнивать с чудовищной, вышибающей слезы из глаз, вонью, какую источали действующие системы канализации?

Вот в этом-то старом, пересохшем русле зловонных подземных рек Мария Рябова и устроила свой штаб — в который давеча её эмиссар и доставил Петра Ивановича Зуева. И где теперь сама она, склонившись над столом, в пятый или шестой раз старые планы проглядывала.

Благодаря этим планам она и её эмиссар и сумели прошлым вечером проникнуть в здание ЕНК. Где оставили — на крыше — своего временно обезличенного посланца с плакатом. Марья Петровна любила не только неоархаизмы — она еще и с юных лет питала склонность к театральным эффектам. И после реградации она этой склонности отнюдь не утратила. Так что она не поленилась: провела вначале недобровольную экстракцию для бывшего директора зоопарка, а потом устроила ему отложенную реградацию.

Последнее оказалось не так уж сложно сделать. Её настоящий отец, Петр Сергеевич Королев, экспериментировал когда-то с мозговыми экстрактами приматов, стремясь за счет дополнительных присадок замедлить процесс трансмутации. Но оказалось, что получить временной лаг между моментом введения экстракта в мозг реципиента и началом трансмутации — проще простого. Для этого достаточно было заморозить капсулу Берестова и держать её при температуре минус 18 градусов в течение суток. Широкого распространения этот лайфхак не получил — хотя профессор Королев даже опубликовал на эту тему статью в каком-то научном журнале. Но уж Марья-то Петровна об открытии своего отца прекрасно знала. Так что, исходя из целей своего комплота, она решила это открытие испытать на Зуеве. И, судя по репортажам телевизионщиков, пролонгированная реградация вполне удалась.