Москва

– Искать доказательства – ваша прямая обязанность, – напомнил Майоров. – Но со своей стороны мы можем передать вам материалы нашего внутреннего расследования. Там есть показания свидетелей, которые отмечали, что в последнее время Евстафьев ходил сам не свой и несколько раз вслух высказывал угрозы в адрес супруги. Как минимум, мотив и возможность у вас имеется. Остальное – вопрос времени и вашего желания оперативно раскрыть убийство. Как видите, ГПУ ничего не скрывает и готово к сотрудничеству.

– Правильно я вас понял, что никто не будет возражать, если Евстафьев будет официально обвинён в убийстве своей жены, и дело будет закрыто в связи с самоубийством главного подозреваемого? – спросил я, глядя в глаза собеседника.

– Правильно, – улыбнулся он. – Вы – умный человек, товарищ Быстров, и мы с вами друг друга поняли.

Предложения чекиста было недвусмысленным. Похоже, смерть Евстафьевых могла разворошить такое гнездо, что контора решила срочно рубить все концы даже с учётом репутационных потерь. Сдаётся мне, я опять влип в какую-то неприятную историю.

Если пойду навстречу Майорову, конечно, в рекордные сроки «раскрою» преступление и наверняка получу в перспективе от ГПУ некоторые бонусы. То бишь и грудь в крестах, и голова не в кустах, а где ей быть полагается. Даже заманчиво.

А если заартачусь, то…

– Не поняли, – покачал головой я.

– Почему? – удивился чекист.

– Хотя бы потому, что у меня эта версия вызывает много сомнений.

– То есть вы не собираетесь закрывать дело?

– Не собираюсь, пока не найду настоящих виновных! – твёрдо объявил я.

У него на скулах забегали желваки, а пальцы снова сжались в два огромных кулака.

«Ими бы орехи колоть или гвозди заколачивать», – подумал я про себя.

– Вы хорошо подумали?

– Очень хорошо!

– Жаль, – наконец, выдавил Майоров. – Очень жаль, товарищ Быстров. Я думал, мы с вами найдём общий язык.

– Я тоже, – кивнул я.

– Тогда мне нечего больше добавить к моим словам. Вечером курьер доставит вам материалы служебного расследования. Ничего секретного в них не будет, так что можете ими пользоваться в интересах следствия. Больше не держу вас, товарищ Быстров, – Он подписал пропуск и отвернулся, всем видом показывая, что потерял ко мне интерес.

Понимая, что ничего больше здесь не добьюсь, я взял пропуск и направился к выходу.

– И да! – остановил меня он. – Если передумаете, звоните.

– Не передумаю.

– Ваше право, – слишком легко согласился чекист.

Дверь за моей спиной захлопнулась.

Я вернулся на Петровку, вошёл в кабинет.

В нём, после отъезда наших, было непривычно пусто и тихо.

Эх, как не хватает сейчас дружеского совета Максимыча и помощи ребят! Один, конечно, в поле воин, но сейчас явно не тот случай…

Если бы не тот странный голос в трубке, я бы, пожалуй, согласился с Майоровым, но теперь обратного пути у меня нет.

Надо съездить на место убийства Евстафьевой, покрутиться, поспрашивать народ. Вдруг, кто-то что-то видел…

В ГПУ меня на пушечный выстрел не подпустят – это как пить дать, а там тоже могут знать кое-что интересное. Будь Максимыч, попросил бы его напрячь связи, вплоть до Дзержинского, а я пока слишком мелкая пешка на этой шахматной доске.

В дверь тихо поскреблись.

– Входите, – сказал я.

В кабинет робкой мышкой прокрался хорошо известный господин Гельман. Вот уж кого я ожидал увидеть у себя меньше всего.

– Наум Израилевич? – удивился я. – Вас вроде в больницу отвезли… Неужели поправились?

– Пришлось, – признался он. – Деловому человеку нельзя болеть. Особенно, если он хочет остаться на свободе.

В руках у него был парусиновый портфель, с каким сейчас ходила половина Москвы.

– Садитесь, Наум Израилевич, – предложил я.

– Благодарю вас.

Гельман сел напротив меня. Его пальцы нервно барабанили по портфелю, а глаза избегали смотреть в мою сторону. Так ведёт себя нашкодивший человек.

– С чем пожаловали? – продолжил я, внимательно рассматривая нежданного визитёра.

– С деловым разговором, товарищ Быстров.

– Вот как? – хмыкнул я. – И на какую тему вы желаете со мной поговорить?

Наум Израилевич воровато оглянулся, убедившись, что я один в кабинете, положил портфель на столешницу передо мной.

Я продолжил наблюдать за его действиями.

– Я навёл о вас справки, товарищ Быстров. Москва – город большой, но слухи о людях вашего полёта расходятся стремительно. Говорят, вы очень хорошо себя проявили в Рудановске, о вас даже писала центральная пресса. Я, к сожалению, пропустил эту статью в «Правде», но даже если половина из того, что в ней сказано, правда, вы – достойный человек.

– Допустим, – не вдаваясь в детали, сказал я.

– Я понял, что вы всё доводите до конца. И если уж мне довелось к несчастью оказаться у вас на заметке, добром для меня это не закончится. Вы обязательно посадите меня, а я этого, признаюсь вам как на духу, не хочу…

– Вполне понятное человеческое желание, – согласился я, разглядывая собеседника. – Тюрьма – есть тюрьма, ничего хорошего в ней нет. Но, как говорили древние римляне: закон суров, но это закон.

– Да, да… – часто закивал Гельман. – Законы соблюдать нужно. Это долг каждого гражданина.