Москва-36

— Чтобы усилить действие взрыва против живой силы, — заученным голосом вещает мужчина, сидящий ко мне спиной. — нужно заранее заготовить и положить в вещмешок поражающие элементы, лучше всего из подручных материалов: каменная крошка, галька, битое стекло… "Голубки… звучит как осуждение, а они занимаются, между прочим, важнейшим делом- готовят диверсантов для Республики. А что касается амурных дел, то когда ими заниматься? После войны? Если доживёшь… Нет, любви на войне и место, и время".

— А теперь следите за моими руками, — руководитель занятий с видом фокусника одним быстрым движением завязывает горловину вещмешка. — вуаля ("С видом, ничего что я говорю по французски"). Теперь показываю как завязать его вокруг дерева или столба… От неожиданного воспоминания трясу головой: точно такой же узел на обрывках вещмешка я видел на месте взрыва, точнее на пеньке, оставшегося от телефонного столба на обочине горного серпантина под Сочи.

"Неужели он? А почему именно он? По этой программе могли учиться сотни если не тысячи диверсантов".

Делаю шаг в сторону и сухая ветка, лежащая на дорожке, предательски хрустит у меня под ногой и на меня синхронно оборачиваются все участники кружка любителей повзрывать.

— Товарищ Чаганов! — Ойкает переводчица.

После небольшой паузы мою фамилию начинают коверкать и остальные разноязыкие кружковцы, кроме руководителя, который застыл с невозмутимым выражением на лице и мешком в руках.

"Зазвучала моя фамилия"…

В мгновение ока оказываюсь в окружении своих фанатов, которые тянут меня на патио.

— Занятие окончено. — Деревянным голосом констатирует руководитель и прячет вещмешок за спину.

— Товарищ Чаганов, вы здесь чтобы поддержать Испанскую Революцию? Будете командовать нашим отрядом? Вы давно из Москвы? — Посыпались вопросы на испанском и русском.

"Попал".

— Луиза. — представляется переводчица Аня.

— Майор Старинов. — Неожиданно проговаривается руководитель занятий.

"Блин"…

— Я приехал недавно вместе с делегацией цекамола, — начал я неуверенно под горящими взглядами молодых людей. — везли продовольствие в Картахену для семей рабочих. Вблизи Барселоны нас атаковали итальянские самолёты и повредили гражданский пароход, но нам удалось выброситься на берег и спасти продукты.

"А что, похоже на правду".

Успокаиваюсь и начинаю красочно развивать свою версию. На лицах благодарных слушателей вслед за описываемыми событиями быстро сменяются радость, гнев и гордость, Старинов, похоже, меня не слушает, а вышедший покурить на соседнюю террасу Мамсуров иногда усмехается. Рядом с ним стоит маленькая с густыми кудрявыми чёрными волосами девушка и держит его за руку. Впрочем рассказ мой во избежание разного рода нестыковок пришлось сделать кратким и поэтому понеслась новая серия вопросов о том видел ли я товарища Сталина вживую, как здоровье товарища Кирова…

— За что расстреляли героя Гражданской войны маршала Тухачевско…? — В случайно возникшей на секунду тишине громко прозвучал вопрос стоявшего в сторонке молодого испанца, все поражённо замерли, а переводчица машинально его перевела, лишь в конце фразы прикусив губу.

"Провокация поумовца? Возможно…, впрочем как и проявление обычного подросткового максимализма".

Пытливые открытые взгляды молодёжи, испуганный переводчицы, скрытный из подлобья Старинова и горький Мамсурова, устремились на меня со всех сторон.

— За то же, за что народный суд Испании вскоре приговорит к смерти генерала Франко и его прихвостней. — Принимаю вызов и решаю не прятаться за обтекаемыми формулировками. — За вооружённый мятеж против законной власти, за измену, за шпионаж. Вот у вас ни у кого не возникает сомнения, что Франко- германский и итальянский агент, потому что немецкие и итальянские самолёты бомбят испанские города. Это стало теперь очевидным, так как заговор провалился и начался этап открытой войны. А у нас в стране до этого не дошло, мятеж был подавлен в зародыше. Мои простые аргументы получили полное сочувствие у молодёжной части слушателей.

— Ты- троцкистский холуй, фашистский подпевала. Кто тебя сюда подослал? — Вокруг парня, съёжившегося под напором курсантов, сомкнулся круг и посыпались оскорбления.

— Прошу успокоиться, товарищи, — стараюсь отвлечь молодёжь от немедленной расравы над врагом. — не тот враг кто открыто говорит, а тот- кто тихо действует. ("Почему никто не записывает"?). Да и слишком молод он, чтобы быть неисправимым. В стане врагов оказалось много умудрённых опытом людей: офицеров, сержантов, солдат, которые искренне верят мятежникам просто потому, что служили под их началом, или потому что считают Франко умным, или- просто земляки.

Старинов хмурится, Мамсуров- невозмутимо попыхивает сигареткой.

— Эти люди считают, — поворачиваюсь обратно к молодёжи. — что если они отличные специалисты в своём деле, скажем хорошо стреляют из пушки, то сумеют разобраться и в людях, и в политике.

Мои юные слушатели силятся понять к чему я веду, но слова предназначены не им.