Москва-37

Смеситель оказывается не работает совсем, так как коэффициент связи для обоих сигналов, приёмника и передатчика, был околонулевым. Хорошо так повозился ещё два часа с трубами волноводов, выбирая миллиметры зазоров, пока отбалансировал два этих входных для детектора сигнала. Присел на минутку, включив снова суицидальный звук метронома. Перед этим скрестил пальцы… но это коммунисту не помогло: отклонения луча не наблюдается.

«Отрицательный результат – тоже результат. Остался „гвоздик“ со шляпкой на анаболиках. Ой, время – до отъезда осталось пятьдесят минут»!

Внимательно разглядываю микрофон. Вижу две резьбы: первая на «гвозде» регулирует емкостную связь «штыря» с резонатором, вторая – настраивает объем резонатора, так как стенка, противоположная мембране микрофона подвижная. Ослабляю фиксирующую гайку, вдвигаю «штырь» на один оборот внутрь резонатора и возвращаю гвоздь на место.

«Кажется есть небольшие отклонения или кажется»?

Для верности, начинающими подрагивать руками, делаю ещё три оборота «штыря» и на ватных ногах иду к осциллографу.

«Есть, есть импульсы и точно втакт с ударами метронома»!

– А-а-а! – кричу от переполняющих меня чувств, осциллограф бесстрастно фиксирует всё это на своём блюдечке-экране.

– Что, что такое? – Встревоженный порученец заглядывает в дверь и, сообразив, добавляет. – Пора, товарищ Чаганов.

Через пятнадцать минут, отключив все приборы и закрыв дверь импровизированной лаборатории, оставляем позади подсвеченную луной усадьбу и выезжаем на шоссе.

– Там я сзади оставил пакет, – не оборачиваясь говорит водитель. – просили вам передать.

Разрываю грубую серую бумагу конверта и включаю свой американский фонарик.

«Так… план дачи Ежова, два этажа. На первом – кинозал. Пометка, это кинотеатр для всего гарнизона. Ну да, ну да – на сто посадочных мест. Посадочных, хе-хе. Карта… крупная. Котляково, Чурилково, река Пахра, ещё пометка – Мещерино: дача Ежова, в ста метрах у берега реки – дача Молотова. Любопытно».

* * *

Распугивая гудками редких пешеходов, пересекающих широкие московские улицы под самыми разными углами, удалось без приключений к шести утра попасть на Комсомольскую площадь, а там дворами и чердаком в свою квартиру. На цыпочках, чтобы не разбудить Катю, ныряю в ванную и первым делом прикасаюсь к округлому медному корпусу напольного антикварного «титана» (дровяного водонагревателя).

«Отлично! Не успел остыть. А холодной воды нет… что ж не беда – в чреве „титана“ умещается не менее шестидесяти литров»!

Сбрасываю одежду, встаю в ванну, кручу чугунный вентиль горячего крана и сгибаюсь чтобы попасть под «грибной дождик» душа. Теперь не надо зевать, мыться следует быстро и не спеша: пока намыливаю тело, щёки и подбородок – воду выключаю. Беру с полочки бритву «Золинген», поворачиваюсь к зеркалу на противоположной стене, предварительно подстроив остроту зрения, и отработанным плавным движением выбриваю половину лица: это только в первый раз все лица разные.

«Успел»!

Докрасна растираю тело «вафельным» полотенцем, изредка бросая критические взгляды на свою нескладную фигуру: «Кабинэт, кабинэт»…

– Ой! – Притворно смущается Катя, появившаяся в двери в ночной рубашке, в мгновение ока проверив все мои реперные точки. – Тебе хватило воды, Лёшик? Она, волнуясь грудью, стремительно перемещается к «титану», задев меня по пути бедром.

«Что это тогда, если не однозначно выраженное поведением согласие»?

Отбросив всякие сомнения, крепко обхватываю своего секретаря сзади.

* * *

Выходим вместе из подъезда на улицу и жмуримся от ярких солнечных лучей.

– Катя, а как же Георгий? – Меня так и подмывало задать этот вопрос раньше, но был увлечён тем, чем занимался.

– Уехал в Уссурийск на гастроли, – ни один мускул не дрогнул на её лице. – там открывается филиал театра Красной Армии. Возвращается через два месяца.

– Перебирайся тогда ко мне пока… – неуверенно протягиваю я.

– Конечно, – расцветает она. – я думала ты уже не предложишь.

– Кх-кх-кх. – Закашлялся я.

– Не бойся, пока Жорик не вернётся. – Катя толкает меня в бок и насмешливо щурит глаз. – Давай лучше обсудим мою докладную Люшкову. Всю правду писать? Он больно охоч до всего эдакого.

– Категорически возражаю, – подключаюсь к её игре. – в общем так, когда придём в отдел возьму у тебя подписку о неразглашении.

– Не вопрос, – передразнивает меня Катя. – разглашать не буду, буду молча показывать.

Москва, ул. Большая Татарская, 35.

ОКБ спецотдела ГУГБ.

20 апреля 1937 года, 14:00

– Добрый день, товарищ Чаганов! – Бодро приветсвует меня на проходной Любина «прикреплённая», рослая крепкая «вохровка», не забыв скользнуть взглядом по раскрытому мною удостоверению.

«Молодец, службу знает».

Прохожу насквозь производственный корпус, сейчас полупустой, так как в доброй половине помещений идёт ремонт после переезда радиозавода им. Орджоникидзе на новое место.

«Тоже всё, кажется, в порядке: люди заняты, никто без дела не шатается».