Москва-37

Мы сидим за столиком в общем зале ресторана у дальней стены рядом со стойкой, по обеим сторонам которой тяжёлые бархатные портьеры скрывают входы в отдельные кабинеты. Рядом снуют официанты, забирая готовые заказы, а прямо над нами свисает на толстой пятиметровой бронзовой цепи хрустальная люстра (ресторан по высоте занимает два этажа здания). Стены отделаны серым мрамором, потолок золочёной лепниной, а сверху, с хоров, доносятся негромкие звуки скрипки.

Лучшие места у высоких окон и в открытых ложах верхнего яруса оказались уже заняты, либо зарезервированы: в глазах рябит от рубиновых ромбов в петлицах и золотых звёзд на рукавах. Я сижу лицом ко входу и вижу входящих и выходящих: вон, в окружении большой компании, в ложу на втором этаже проследовал Андрей Николаевич Туполев, чуть позже, с высокой статной дамой, ресторан покинул Люшков.

«Стоп! Как это – через полтора месяца? Я точно знаю, что Громов полетел в Америку в июле. Прямо сейчас у меня перед глазами фотография из июльской „Правды“: „полковник Громов показывает на глобусе маршрут перелёта“. (Мы с Олей, готовясь к нашему хронопутешествию, записали в память несколько экземпляров старых газет, в основном праздничных выпусков, что чудом сохранились на антресолях в её квартире). Это Чкалов полетел в июне»!

– Полтора месяца – срок, конечно, короткий, – вымакиваю корочкой хлеба жирный сок от отбивной. – но мы попытаемся…

В ресторан врывается Чкалов, преследуемый встревоженным метрдотелем, и обводит глазами зал в поисках свободного столика. Не найдя такового, направляется в нашу сторону, крутя головой по сторонам.

– Я же говорю вам, Валерий Павлович, – гнусавит сзади работник общепита. – ни одного свободного места…

– Щас-щас, погоди. – Отмахивается от него лётчик и замечает меня. – Чаганов, ты? Вот хорошо! А то смотрю не одной знакомой э…

Он плюхается на свободный стул за нашим столиком. Громов недовольно отводит глаза в сторону.

– Водки принеси и закусить. – Бросает метродотелю Чкалов, скептически посмотрев на недопитую бутылку «Мукузани».

Тот даёт знак стоящему у стойки официанту.

– Здорово, Чаганов! – Тянет он через стол свою лопату-ладонь, чуть не сбивая мой бокал. – Как жизнь?

– Не такая как у вас, Валерий Павлович, – успеваю подхватить своё вино. – но мне нравится.

– Молодец! – Перед незванным гостем по мановению ока возникает графинчик с рюмкой, селёдочница, тарелка с холодцом, говяжьим языком, грибочками и солёным огурчиком. – Ну, с праздником!

Чокаемся, выпиваем, я чуть пригубливаю вино… довольно: всё-таки вчера, как ни отнекивался, пришлось выпить и сегодня с утра болела голова…

– А ты, Михалыч, чо в глаза не смотришь, обиделся что ли? – Чкалов сразу наливает себе вторую рюмку.

– Валера, не начинай опять.

– Чего не начинай? Мне стыдиться нечего! – В ход идёт вторая рюмка.

– Нечего? – Взрывается Громов. – Не ты ли мне обещал в Париже на выставке, что вместе будем подавать заявку на перелёт? А стоило мне лечь на две недели в госпиталь, ты – бац и в дамки!

На нас стали оглядываться соседи.

– Так тебе ж точно как мне разрешили лететь, – Чкалов снова с чувством наполняет рюмку. – разве не так?

– Так, да не так! Ты слово нарушил! – Громов тяжело глядит на оппонента.

– Чаганов, Алексей… ты рассуди! – Оба поворачиваются ко мне.

– У данной проблемы я вижу три аспекта, – мои слова тонут в хохоте двух спорщиков. – первое – где вы видели в армии коллективные рапорта? Это – не колхоз… Второе – вы зря думаете, что от времени подачи рапорта что-то зависит: наверху будут взешивать всё – готовность экипажей, самолётов… анкеты. Я бы, например, ни за что не выпустил два экипажа в перелёт одновременно, так как они станут спешить, чтобы обогнать друг друга, станут ошибаться. Я бы сделал так, первым в июне летит Чкалов. Он – из рабочих, что очень важно для нашей пропаганды. (Громов грустнеет). Затем через месяц, в июле – Громов, для установления мирового рекорда дальности.

– А Леваневский? – Снова оба спрашивают хором.

– Леваневского – в сентябре. И третье – это да, вы Валерий Павлович, слово нарушили.

– Ну прости тогда, Михалыч. – Чкалов чокается с товарищем, залпом выпивает третью рюмку и цепляет вилкой большой кусок селёдки.

«Торопится жить»…

В подтверждение моих мыслей, Валерий Павлович, жадно похватав с тарелки язык, допив водку и расплатившись, начинает прощаться.

– Бывайте, хлопцы! – Подмигивает мне. – Мне тут ещё на один аспект нужно поспеть.

Громов осуждающе качает головой вслед удаляющейся плотной фигуре Чкалова. Отмечаю, что сам он выглядит почти худым.

«Да и ел за обедом меньше моего… Не удивлюсь, если борьба с лишними килограммами идёт по всем фронтам».

– Михал Михалыч, так о чём вы хотели со мной поговорить? – Откидываюсь на спинку стула.

«Странное какое-то ощущение, с начала обеда есть чувство, что как будто кто-то следит за мной. Определённо чувствую чей-то взгляд».

Мой собеседник терпеливо ждёт пока подошедший к нашему столику официант закончит убирать грязную посуду и заказывает ему два кофе.