Москва, 41-й

Уже на следующий день после этого совещания между ними последовало новое столкновение точек зрения. Выполняя требование Верховного Командующего о более точных оценках оперативной обстановки на фронтах и целесообразных решениях Генштаба, Жуков посовещался с руководством своего оперативного управления и по телефону попросил Сталина принять его для срочного доклада.

Сталин понимал, что Жуков едет к нему с какими-то новыми, важными, тревожными вестями, словно помимо своей воли желая досадить всем в Политбюро за вчерашний резкий разговор с ним Сталина. И Сталин приказал своему помощнику Поскребышеву пригласить в Кремль армейского комиссара первого ранга Мехлиса — начальника Политуправления Красной Армии, заместителя наркома обороны, то есть его, Сталина, заместителя, чтоб тот присутствовал при докладе начальника Генштаба и был, как говорится, третейским судьей.

Жуков конечно же далек был от желания досаждать кому-либо, а тем более Сталину, но доклад его действительно оказался не из приятных. Сталин и Мехлис, слушая начальника Генерального штаба и пристально всматриваясь в развернутые на столе карты с нанесенной на них обстановкой, будто воочию видели, что происходило на фронтах. К тому же Жуков умел докладывать весьма четко и впечатляюще. Его сдвинутые брови, потемневшие глаза и измученное лицо как бы усиливали ощущение тревоги, которая витала в это время в кабинете Сталина.

Трудно было не согласиться с Жуковым, что сейчас наиболее слабым и опасным участком нашей обороны на советско-германском фронте является Центральный фронт, где наши 13-я и 21-я армии, очень малочисленные и слабо вооруженные, могли не сдержать очередного удара немцев, а это грозило выходом противника в тылы войск Юго-Западного фронта, удерживающего район Киева.

Сталин уже предполагал, к какому выводу придет начальник Генерального штаба, и это, возможно помимо его воли, рождало в груди холодок протеста.

— Что же вы предлагаете? — настороженно спросил он у Жукова. Жуков переступил с ноги на ногу, приблизился к карте, лежавшей посередине между двумя другими.

— Я предлагаю, — приглушенным, чуть охрипшим от скрытого волнения голосом начал он, — прежде всего укрепить Центральный фронт, передав ему не менее трех армий, усиленных артиллерией. Одну армию надо получить за счет Западного направления, другую — за счет Юго-Западного фронта, третью — из резерва Ставки…

Сталину показалось, что он чего-то не понял, ибо до сегодняшнего дня считал самым главным и самым опасным Западное направление. И он с оторопью спросил у Жукова:

— Вы что же, находите возможным ослабить направление на Москву?

— Нет, не нахожу, — со спокойной уверенностью ответил Жуков. — Но противник, по мнению Генштаба, здесь пока не двинется вперед. А через двенадцать — пятнадцать дней мы сможем перебросить с Дальнего Востока не менее восьми боеспособных дивизий, в том числе одну танковую. Такая группа войск только усилит московское направление.

— А Дальний Восток отдадим японцам? — недоуменно и чуть язвительно спросил Мехлис.

Жуков не откликнулся на его вопрос, и лицо армейского комиссара от негодования покрылось красными пятнами.

— Продолжайте, — сдержанно и хмуро сказал Сталин. И Жуков продолжал:

— Юго-Западный фронт уже сейчас необходимо целиком отвести за Днепр.

— А как же Киев? — холодно спросил Сталин, отчужденно глядя на Жукова и размышляя о том, что Киев — не только важный стратегический пункт в нашей обороне, но и важная козырная карта в близящихся переговорах с англичанами. Ведь правительства Англии и США до сих пор не могли занять твердых позиций в отношении оказания помощи Советскому Союзу в борьбе с фашистской Германией и ее сателлитами. Слишком много и убежденно трубила западная пропаганда о близящейся гибели Советского Союза…

— Киев придется оставить, — жестко, но с волнением и необъяснимой виноватостью ответил Жуков.

Сталин уже ждал такого ответа, разумом понимая, что в этом решении есть здравый смысл, а чувством противясь ему, как тяжкому, несправедливому приговору.

— Продолжайте, — после трудного молчания вновь сказал Сталин. Жуков вздохнул и продолжил доклад:

— На Западном направлении нужно немедленно организовать контрудар с целью ликвидации ельнинского выступа в линии фронта противника. Ельнинский плацдарм гитлеровцы могут позднее использовать для броска на Москву.

— Какие там еще контрудары? Что за чепуха?! — Раздражению Сталина, казалось, не было предела, ибо следующую фразу он почти прокричал: — Как вы могли додуматься сдать врагу Киев?!

И тут дал выход своему душевному напряжению Жуков:

— Если вы считаете, что я, как начальник Генерального штаба, мыслю всего лишь, как кавалерист, это ваши вчерашние слова, товарищ Сталин… и способен только молоть чепуху, тогда мне здесь делать нечего!.. Я прошу освободить меня от обязанностей начальника Генерального штаба и послать на фронт.

Опять наступило тягостное молчание…

34