Москва-41

«Авторитет приобретается знанием дела и службы. Важно, чтобы подчинённые уважали тебя, а не боялись. Где страх — там нет любви, а есть затаённое недоброжелательство».

«Нет ничего хуже нерешительности. Лучше худшее решение, чем колебание или бездействие».

Первого мая 1916 года состоялся выпуск школы и производство юнкеров в первый офицерский чин прапорщика. Наумов получил назначение в 6-й Сибирский стрелковый запасной полк, дислоцированный в городе Мерв, а в июне уже отправлен в запасной батальон в Нарве, а в августе — в 17-й Сибирский стрелковый полк, который стоял в Нарве. Ехали через Москву. На больших станциях поезд делал остановки, и можно было сходить в город, купить газеты. Газеты были разные. Заголовки уже кричали о том, что скоро произойдёт в стране. Однажды кто-то из прапорщиков запел «Вихри враждебные…», но его тут же оборвали и хором запели «Боже, царя храни…». Пел и Наумов. В Тверь поезд подошёл пополудни, но двери вагонов не открывали. И вдруг по вагону пронеслось: «Государь!.. Братцы, смотрите, это же Государь!..» Приникли к окнам: по перрону в сопровождении свиты старших офицеров и генералов прогуливался царь Николай II.

Его 17-й Сибирский пехотный полк стоял западнее Риги. Вскоре Наумов оказался в деле и получил первое ранение — в ладонь левой руки. Оказались повреждёнными кости, и прапорщика Наумова, продержав некоторое время в Риге, отправили в тыл, в Петербург. Госпиталь, где ему сделали повторную операцию, находился на Васильевском острове.

Лето 1917 года оказалось сумбурным, шальным, непредсказуемым. Выздоравливающие ходили на митинги и различные выступления. Агитаторы различных партий ругали царя и обещали лучшую жизнь. Однажды пожилой штабс-капитан артиллерист, слушая одного из ораторов, сказал хмуро:

— Пропала Россия…

Многое было непонятно. Особенно ему, человеку с окраины Российской империи, воспитанному в патриархальной семье, слова «Вера», «Царь» и «Отечество» произносили редко, но видели в них основу всей жизни.

Вернувшись на фронт, обнаружил, что всё изменилось. Солдаты похлопывали по плечу ротного командира, варили в котелках ворованную на крестьянских полях картошку, перестали отдавать честь, не брились, ходили расхлябанные, без ремней, шинель нараспашку, на лицах ухмылки — погоди, мол, Ваше Благородие… И Наумов написал рапорт с просьбой перевести его, сибирского казака, в казачью часть. Ходатайство его было удовлетворено, и вскоре он получил сотню в 45-м Донском казачьем полку VI Сибирского армейского корпуса. Полк через несколько дней бросили в бой. Донцы серией стремительных контрударов остановили продвижение немецких войск к Пскову.

Однажды сотня хорунжего Наумова после короткого огневого налёта атаковала фольварк. По приказу командира казаки в конном строю с двух сторон охватили пулемётную роту противника. Бой был коротким. Немцы не успели занять свои позиции, их порубили бегущими к своим пулемётам. Наумов пришпорил коня и первым влетел в фольварк. Серо-зелёные фуражки с красными околышами слетали с разрубленных голов, как вялые лопухи… Запомнил ту рубку на всю жизнь. Потом начали сгонять в кучу тех, кто вовремя бросил винтовки. Кто-то из донцов предложил доделать дело. Но хорунжий приказал пленных не трогать, а гнать их в свой тыл. В тот раз захватили много станковых пулемётов и патронов к ним.

После Февральской революции награждали по постановлению солдатского или казачьего комитета. Как решит мир, так и будет. «Казаки дуван дуванят…»[40] За умелую организацию атаки на фольварк, которая увенчалась захватом пленных и исправных пулемётов, за личную храбрость, проявленную в бою, казаки постановили ходатайствовать о награждении хорунжего Наумова орденом Святого Георгия 4-й степени. Для офицера это была очень высокая награда. Но ходатайство ушло и — как в воду кануло. В декабре 1917 года 45-й Донской казачий полк отвели в район Великих Лук во второй эшелон. Наумов выехал с квартирьерами, чтобы подыскать для сотни подходящее место для постоя. Когда на вокзале встречали эшелон с казаками и лошадьми, его сотня высыпала из вагона необычно шумно и все сразу бросились к нему, схватили, начали качать. Потом прикрепили прямо на шинель солдатского Георгия. Свою первую боевую награду хранил всю жизнь, мечтал дожить до того времени, когда снова свободно можно будет носить «царские кресты». Дожил. Был у него и ещё один орден — Святая Анна 4-й степени, так называемая «клюква». Её Наумов тоже сохранил, она была впаяна в рукоятку генеральского кортика.

В Великих Луках полк расформировали.

Обе революции прошли мимо многих офицеров Русской армии. Они поняли, что живут уже в другой стране только тогда, когда им предложили снять погоны, а их солдат распустили по домам.

Казаки и офицеры сдали личное оружие и поехали к себе на Дон. Наумову только-только исполнилось 20 лет. Военная служба ему была по душе. Хотя от войны он, как и большинство воевавших, устал. Казаки звали его с собой, на Дон. Говорили весело и загадочно:

— Поехали, хорунжий, с нами на Дон. Казачку тебе добрую найдём. Погуляем…