Москва

И оправила заворотной рукавок.

Заходил дубостопом (ведь вот грубоногий!): хрусталики люстры дилинькали; милым прищуром не, так себе, глазок - анютиных глазок - его приласкала: он был для нее главным образом, - "папочкой".

- Что же сказать: Кувердяев - фальшивый и злой.

Он прошел, не сгибая колена, к стене, где обои лиловолистистые, с прокриком темномалиновых ягод над ним рассмеялися: прокриком темномалиновых ягод; рассеянно ягоду он обводил карандашиком:

- Разве не видите сами?

Дубасил словами по темномалиновой ягоде, голову круто поставя, как бык:

- Да, как можно... Ведь д 1000 еятель, сказать ясно, весьма уважаемый в округе... Он... Попечитель его... А ты - ты вот как...

Все ж, чем-то довольный - потер он ладони:

- По правде сказать - завиральный мужчина...

Себя оборвал:

- Впрочем, - в корне взять...

- Видите?

И по-простецки пошел, повисая плечом, - сложить плечи в диван и оттуда нехитро поглядывать: широконосым очканчиком.

- Э, да вы, папочка, - вот какой: хитренький - заворкотала, как горлинка, смехом Надюша.

- Ах, что ты!

- Вы сами же рады тому, что сказали.

- Да бог с тобой!

- Уж не хотите-ли видеть меня вы мадам Кувердяевой?

И распустила пред зеркалом густоросль мягких, каштановых прядей.

- Зачем представляетесь!

Ясно прошлась в его душу глазами:

- Довольны?

Улыбкой, выдавшей хитрость, расплылся и он:

- Да, - взять в корне.

Молчал и таскал из коробочки спички: слагать - в параллели, в углы и в квадраты; подыскивал слов: не сыскались; безгранилась мысль - потекла в подсознание:

- Главное, - мать твоя: ей Кувердяев...

Но ротик у Наденьки кисленький стал:

- Зачиталась она Задопятовым.

Стал краснолобый: лицо пошло пятнами; в мыслях зажглись красноеды: вкопался в сиденье, вихорил хохол:

- Говоря откровенно, - дурак Задопятов: какие же это труды! Это борзопись, борзопись...

- Он бородой вышел в люди и разве что носом - смеялася Наденька.

- Набородатил трудов: лоб с вершок, - в корне взять...

- А власы - с пол-аршина... Оставьте же мамочку: мамочка разве что видит.

- Томами распух и власами распространился... до... до... академии, чорт дери - не унимался профессор.

Неяснилось: прыснуло дождичком; дождичек быстро откапелькал.

Встал и побацал шагами:

- Да, да, знаешь ли...

Удивлялся в окошко: блуждание с лампой из окон соседнего домика взвеивало чертогоны теней на соседнем заборике:

- Знаешь ли ты, - непонятно... Куда все идет?

Там лиловая липла в окошке.

- Утрачена всякая рациональная ясность.

Побацал: сел снова.

- Вот Митенька - тоже...

Представился Митя, двоящий глазами, такой замазуля, в разъерзанной курточке, руки - висляи, весь в перьях: там он улыбался мозлявым лицом, когда Дарьюшка мыла полы, высоко засучив свою юбку: стоял и пыхтел, краснорожий такой; тоже - утренний шепот: "Масленочек, марципанчик". "Пожалуюсь барыне".

- Дарьюшка, знаешь ли, - как то... Пятки получает...

- Какие пятки?

- Я о Митеньке.

Пальцами забарабанил он: тра-тата, тра-тата, тарара-тата.

- Да-с. - тарара-тата.

Слышалось в садике жуликоватые шепоточки осин с подворотнею; шлепнулось сухокрылое насекомое в комнату.

- Он - молодой человек, - в корне взять, - и понятно... А все-таки, все-таки...

Но про свое наблюдение с Дарьюшкой, - нет: он - ни слова; ведь Наденька да-с, чего доброго, - барышня... Так, покидавшись бессвязными фразами с ней (Кувердяев, невнятица, Митенька), взял со стола он нагарную свечку:

- Ну спи, мой дружок.

- Спите, папочка.

Чмокнулся.

Со-света снова в глазастые черни ушел он: в тяжелые гущи вопросов, им поднятых.

Надя сидела под пальмами; тихо глядела на бисерный вечер, где месяц, сквозной халцедон, вспрыснув первую четверть, твердился прозрачно из мутно сиреневой тверди.

А время, испуганный заяц, - бежало в передней.

...............

Стремительно: холодом все облизнулось под утро: град - щелкнул, ущелкнул; дожди заводнили, валили листвячину; шла облачина по небу; наплакались лужи; земля перепоица чмокала прелыми гнилями.

Скупо мизикало утро.

Иван же Иваныч, облекшися в серый халат с желтоватыми, перетертыми отворотами, перевязавши кистями брюшко, отправлялся к окошку: дивиться наплеванным лужам:

- Да-с.

Даль изошла синеедами; красные трубы уже карандашили мазаным дымом; и... и...

- Что такое?

Домок, желтышевший на той стороне, распахнулся окошком, в которое обыкновенно выглядывал Грибиков; там, приседая под чижиком, высунул голову черноголовый мужчина, руками расправивший две бакенбарды: въедался глазами в коробкинский дом; и потом всунул голову, стукнувшись е 1000 ю о клетку: окно запахнулось: как есть - ничего.

Тут пошел - листочес, сукодрал, древоломные скрипы. Уже начинался холодный обвой городов.

14.

Распахнулась подъездная дверь: из нее плевком выкинулся - плечекосенький черношляпый профессор, рукой чернолапой сжимая распущенный зонтик, другою сжимая коричневокожий портфель; и коричневой бородою пустился в припрыжечку:

- Экий паршивый ветришко!