Москва акунинская

Почтальон немного попетлял по переулкам и вдруг остановился у маленького деревянного особнячка, выходившего дверью прямо на тротуар. В одном из зашторенных окон горел свет — дома кто-то был. Но звонить Почтальон не стал. Открыл дверь ключом и прошмыгнул внутрь», — повествует об этой погоне Зюкин. Следовательно, жилище, в котором проживал «чиновник с пошты господин Терещенко Иван Захарович», находилось в одном из переулков по другую сторону Чистопрудного бульвара, однако более точных привязок Акунин, как это часто бывает, не дает. Ну что ж, для нас важнее, что именно там обнаружилась «на столике подле окна… раскрытая шкатулка. Фандорин вынул оттуда что-то переливчатое, продолговатое, сверкнувшее в его пальцах желтыми искрами.

— Что это? — удивился я.

— П-полагаю, пресловутая диадема-бандо, — ответил он, с любопытством разглядывая венец, сплошь выложенный бесценными желтыми бриллиантами и опалами. — А вот бриллиантовый аграф императрицы Анны, и сапфировый бант-склаваж императрицы Елисаветы, и малый б-бриллиантовый букет с шпинелью, и этот, как его, эгретт-фонтан. Я обещал ее императорскому величеству, что драгоценности из coffret вернутся в целости и сохранности. Так оно и вышло.

Я бросился к шкатулке и благоговейно замер, не веря своим глазам. Какая удача! Все эти сказочные сокровища, осиянные священным ореолом истории императорского дома, благополучно возвращены короне! Уже одно это оправдывало всю фандоринскую авантюру и полностью восстанавливало мое честное имя. Большим счастьем было бы только спасение Михаила Георгиевича и мадемуазель Деклик» (напомню, Михаилом Георгиевичем церемонный Зюкин называет маленького сына великого князя Георгия Александровича, вокруг похищения которого строится сюжет «Коронации»). Виновница этого преступления, шантажистка и убийца мадемуазель Деклик (очередной моральный урод из коллекции фандоринских антагонистов), к великой радости явно неравнодушного к ней Зюкина, обнаруживается в подвале, где она искусно изображает жертву; «Мадемуазель Деклик, сжавшись в комок, лежала у стены, между каких-то серых мешков. Она была в одной сорочке — мне бросилась в глаза тонкая щиколотка с кровоподтеком вокруг косточки…

Г олова ее была откинута назад, глаза закрыты. Я увидел, что одна рука Эмилии прикована наручником к вбитому в стену железному кольцу. Лицо бедной мадемуазель былое сплошь в ссадинах и пятнах засохшей крови. С круглого белого плеча съехала рубашка, и я увидел над ключицей огромный синяк», — взволнованно повествует Зюкин.

Вернемся на Чистопрудный бульвар. До сих пор не было сказано ни слова о еще одном его «жителе»— «штабс-капитане Рыбникове», чье подлинное имя Акунин нам так и не сообщает («Алмазная колесница»). Прибыв в Москву и сменив на Кузнецком мосту гардероб — превратившись из непрезентабельного «мальбрука» в элегантного денди, — японский шпион направляется на Чистопрудный бульвар: «Новоиспеченный господин Стэн (или нет, чтоб не путаться, пусть уж остается Рыбниковым) отбыл и вовсе на пятирублевом лихаче. Велел доставить его на Чистые пруды в пансион «Сен-Санс»… Премилый ампирный особняк выходил оградкой прямо на бульвар. Судя по гирлянде из разноцветных лампиончиков, украшавшей ворота, пансион, должно быть, выглядел особенно нарядно в вечернее время. Но сейчас во дворе и на стоянке для экипажей было пусто, высокие окна белели опущенными гардинами… В убранстве салона и коридоров преобладали пастельные тона, на стенах сверкали золотыми рамами копии Ватто и Фрагонара…»

Как вскоре выясняется, под видом пансиона замаскирован бордель — по уверениям его владелицы, «лучший в городе». Замаскирован достаточно удачно — по крайней мере, экзальтированная Гликерия Романовна Лидина, являющаяся сюда для свидания с понравившимся ей «Рыбниковым», успешно ловится на приманку имиджа. Все здесь фальшиво, начиная с хозяйки «пансиона», прожженной авантюристки Беатрисы, которая с одинаковой легкостью торгует и телом своих «барышень» — «есть очень славные. Обещаю — забудете об усталости», и жизнями русских солдат («Вами довольны, здесь от вас не меньше пользы, чем раньше, в Порт-Артуре и Владивостоке», — поощрительно говорит ей «Рыбников»). Однако весь этот квазипристойный фасад способен заморочить кого угодно, только не Эраста Петровича! Вскоре он уже дает поручение верному Масахиро: «Ты… будешь смотреть на пансион «Сен-Санс» и сообщишь, если увидишь что-то интересное.

Там неподалеку электротеатр «Орландо», в нем есть публичный телефон. Я буду на номере…» Заметьте: в приводимом отрывке даются вполне конкретные ориентиры местонахождения «Сен-Санса».

А вот и еще: «Маса поджидал возле решетки.

— Я не знаю, что происходит, — быстро заговорил он, ведя Фандорина вдоль пруда. — Смотрите сами. Плохой человек Мырников и с ним еще пятеро прокрались в дом вон через то крыльцо…» («Мырниковым» в произношении Масы становится «Евстратий Павлович Мыльников, начальник службы наружного наблюдения Особого отдела Департамента полиции», в описываемый момент находящийся в начальной стадии развития психического заболевания).