Москва: архитектура советского модернизма. 1955–1991. Справочник-путеводитель

Но главную роль в спилберговском успехе сыграли все же компьютерные эффекты. В их использовании фильм стал подлинной революцией: динозавры впервые выглядели так натурально. Впрочем, в музее их тоже всячески пытались одушевить. Кости собирались в скелеты, скелеты (на картинках) обретали плоть, а некоторые – даже человеческие имена, как мамонтенок Дима (поздний плейстоцен, 4-й зал). История о 8-месячном звереныше, который споткнулся, упал в яму и там замерз, безотказно вышибает слезу: ведь так не бывает на свете, чтоб были потеряны дети! Именно Дима, найденный в 1977 году в верховьях Колымы, вдохновил создателей самого душещипательного советского мультика «Мама для мамонтенка» (1981).

Л. Яковенко. Эскиз входных дверей

Эта сентиментальная нота неожиданна, но она – лишь крайняя точка гуманистического пафоса, которым наполнен музей. «Невероятно выразительны древние ящеры в зале земноводных, – писала архитектор Римма Алдонина, рецензируя здание. – При всей научной точности воспроизведения они наделены характерами, заостренными почти до гротеска, полны юмора, лукавства и тяжеловесной грации». Совсем не то монстры Спилберга – и недаром фильм, повествующий о превратностях коммерциализации науки, сам стал успешным товаром. Музей же им быть и не пытался. Тут можно было бы взгрустнуть о недостатках финансирования или о косности музейщиков, но этому сопротивляется цельность – формы и содержания, архитектуры и музея. Невзирая на то что здание строилось 20 с лишним лет, оно воплощено почти без отступлений от проекта – разве что отказались от подмосковного белого камня в облицовке. При этом сложно сказать, что оно хранит на себе след какого-либо времени. Оно – вне его, пусть и не про вечность, а про вечную мерзлоту. Каре плана, неоштукатуренный кирпич, четыре башни. Настоящая крепость, которая интригует и привлекает именно своей молчаливостью, замкнутостью, загадочностью. А заодно и символ настоящей науки, которая сторонится внешних эффектов, дешевой аттрактивности. Но это все-таки музей, где наука обязана развернуться к людям. Поэтому внутри здания этот разворот и происходит – причем на 180 градусов. От изысканной скупости внешней архитектуры – к буйному обилию декоративно-прикладного искусства, которое и пришло сюда как «переводчик». Художникам была поставлена задача «превратить филогенетическое древо позвоночных в понятную школьнику иллюстрацию». То есть, по сути, создать иконографию, альтернативную религиозной, заткнуть за пояс Андрея Рублёва и Симона Ушакова.

Эскиз башни с панно «Древо жизни»

Разрез

Л. Яковенко. Эскизы кованых деталей

Но кроме этих неизбежных высот, имелись конкуренты в виде подлинных артефактов: главным хитом музея стал зал мезозоя со скелетами диплодока, тарбозавра, протоцератопса и др. Их гигантские размеры обусловили особый размер зала, потребовавший сделать его двухуровневым, вообще же идея перепада масштабов была тонко срежиссирована архитекторами. Необходимо было уйти от неизбежной в музее (да еще в таком) монотонности, поэтому контрапунктами сценария должны были стать башни. В одной из них предполагалась диорама о жизни в воде, в другой через прозрачные перегородки можно было бы наблюдать за работой палеонтологов, монтирующих (она так и называлась «монтировочной») животных из фрагментов. Наконец, еще одна башня предполагала неожиданный переход из темного и низкого зала янтарей в пространство высотой 15 метров, откуда на зрителя выходил (ибо действительно ходил на двух ногах) гигантский завролоф (утконосый ящер).

Увы, башни (кроме одной) так и не зажили этой жизнью, зато художники отнеслись к заказу не как халтурщики-иллюстраторы, а как настоящие творцы. Искусство тут всех сортов: белокаменные рельефы с изящно прочерченными «тенями» животных, собранные в «иконостас» виды моллюсков, гжельская керамика со стадами зверей, стилизованная под наскальную живопись палеолитического человека. А еще 17 портретов великих ученых из кованой меди во вводном зале и скульптуры ископаемых во внутреннем дворике. (Вообще-то скульптуры должны были подниматься из-под гигантских папоротников, которые предполагалось высадить рядом в Палеонтологическом саду, идею которого Леонид Яковенко сочинил еще студентом в 1962 году.) Здесь, во дворике, оживление достигает максимального градуса: тарбозавр кромсает молодого завролофа.

Эскиз интерьера с видом на внутренний двор