Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)

8 августа их боевая группа — шестнадцать разведчиков-подрывников — перешла линию Западного фронта. Два с половиной месяца пробыли в тылу наступающего противника, совершив ряд диверсий. Илья Кузин начал с того, что с двумя товарищами забросал гранатами минометную батарею.

Вслед за первым переходом линии фронта был второй. Группой командовал старый коммунист Гуцкей, бывший директор МТС.

После второго возвращения на Большую землю товарищи подсчитали, что за три с небольшим месяца Кузин произвел за линией фронта сто пятьдесят взрывов!

К концу рейда это была не маленькая горстка, отряд вырос за счет "окруженцев", местной молодежи, взявшейся за оружие, и мелких боевых групп.

О последнем их переходе — от Смоленска к Можайску — напоминали шесть разрушенных мостов, взорванные машины с боеприпасами. Их операции в какой-то степени тормозили темп вражеского вторжения.

Бои шли возле Дорохова, разведчики двигались на восток вдоль железной дороги. Гуцкей, политрук Петренко и Илья Кузин следили с лесной опушки, подступающей к железнодорожному полотну, за перегоном. Установили: перед тем, как немцы отправляют эшелон с взрывоопасным грузом, путь проверяет дозорная дрезина.

К тому времени в отряде оставалось всего восемь метров электрического шнура. На расстоянии состав не взорвешь, мину тоже под рельсы не подложишь, — в лучшем случае, подорвется дрезина. И все же Петренко и Кузин решились на смертельно опасную вылазку. Вслед за дрезиной с дальнозорким прожектором и пулеметом, прочесывающим откосы пути и лесные опушки, паровоз тянул вагоны. Смельчаки подползли к рельсам, заложили заряд, присоединили шнур, залегли, и, как только паровоз приблизился, Кузин замкнул цепь на батарейку.

Что спасло двух подрывников от, казалось бы, неминуемой гибели? Их предусмотрительность! Они умно выбрали место для взрыва у закругления пути, рассчитали: когда паровоз свалится под откос, а в вагонах начнут рваться снаряды, паровоз заслонит их от осколков.

Взрыв был такой силы, что оба оглохли. Головокружение, тошнота, струйки крови из ушей.

Подмораживало, выпал и не таял снежок, речки в ледяных заберегах. Отгремел впереди артиллерийский гром на Бородинском поле. Наши оставили Можайск. Не дойдя до Кубинки, где-то возле деревни Репьи, группа напоролась на фашистов. Отстреливаясь, отползли к болоту, укрылись по пояс в леденящей жиже. Около двух суток отсиживались на кочках, выбеленных инеем.

Впадет Илья в забытье, ненадолго очнется, и снова беспамятство. Возвращала к сознанию его каждый раз нестерпимая боль в ноге.

После "грязевых ванн" в болоте он самостоятельно двигаться не мог. Его несли товарищи. Нога посинела, надолго распухла…

Через месяц выписали из госпиталя. Пожилой военврач считал, что возвращение Кузина в боевую группу невозможно. Медицинское заключение звучало как приговор — за линией фронта ему делать нечего.

— Жил я в Филях, — рассказывал позднее Илья Кузин. — Стал каждый день ходить на прогулки по 5–6 километров, утром и вечером делал физические упражнения. Здоровье постепенно крепло. Нога перестала ныть. Стал чувствовать себя значительно бодрее… Живу, ничего не делаю. Надоело. Пошел в Киевский райком партии. Был там хороший человек Сенькин. Мы с ним побеседовали. Он говорит: "Как чувствуешь себя? Все-таки есть здоровье? Смотри!" Я ответил: "Думаю, что здоров. Пойду снова…" Он меня направил к нужным людям. Там я познакомился с Костей Кауфманом…

Километров в двенадцати от Лотошинской базы проходила лесная дорога. Острым взглядом человека, много прошедшего по тылам врага, Кузин приметил: подозрительно часто по этой глуши мотаются грузовые и легковые машины. Обратил на это внимание и Кауфман. Оба проследили, куда именно направляются машины, откуда возвращаются, и убедились — рядом склад горючего, боеприпасов и разного снаряжения.

— Глядим, охрана ходит с автоматами, — докладывал Кузин комиссару отряда. — Мы обошли лес вокруг и видим: штабеля больших ящиков, авиабомбы, бочки бензина, автомобильные покрышки. Что делать? Взорвать или зажечь?.. Темнеет. Мы ждем, перекусили пока… Можно действовать. Оружия у нас не было с собой, лишь по две гранаты. Но если их бросить, ясно будет, что на склад совершили налет партизаны. Надо схитрить. Подобрались к бочкам. Вывинтили пробку из одной, а оттуда течет чистый авиационный бензин. Нашелся у меня клочок бикфордова шнура, аккурат на одну мину. Мы еще две бочки бензина опустошили, бензин потек под ящики со снарядами и патронами. Я закрепил шнур камнем, поджег. Бежим, говорю. Только отбежали метров пятьдесят — вспыхнуло. Светло, как днем. Нам бежать хорошо, от огня все видно. Сейчас бомбы начнут рваться. И точно — минуты через полторы первая взлетела, рассыпалась красным — точь-в-точь как фейерверк пускают. И поднялась стрельба. Понаблюдали мы издалека и пошли в отряд…

Из архивных материалов ясно, что диверсия была весьма значительна, намного крупнее, нежели устно доложил о ней Илья Кузин.