Москва и мертвичи

При упоминании фамилии поэта суккуба побагровела в лице, зашипела, выпустила когти и побежала в сторону «Красного человека».

В ушах вдруг прогремело, это Агата спустила курок. Пуля вошла в ляжку «Лилит», которая теперь корчилась на полу, зажав ногу, в паре метров от картины. Агата рывком подскочила к ней и схватила за волосы, приставив пистолет к горлу.

– А вот это уже могло было быть расценено как нарушение Пакта. Коготки достала, значит, готовила нападение на сотрудника. Я пристрелила тебя ради самозащиты.

– Сучка!

– Агата, отпусти ее, – я взял раскладной стул билетерши и потащил его к валяющейся суккубе.

Все это высокое искусство мне безумно надоело.

Игнатова отпустила шипящую от боли и гнева дамочку и отошла на пару метров, продолжая держать ее на прицеле.

Я принес стул, поставил его напротив «Лилит» и направил пистолет ей в лицо.

– Знаешь, ты права. Тронем тебя, проблем не оберемся. Формально не за что. А тут еще моя напарница психанула и выстрелила в тебя. Действительно, замучаемся доказывать, кто был виноват. Обстановка, опять же, политическая. Так что нам легче будет тебя просто пристрелить и избавиться от тела. Как думаешь, Агата?

На лицах обеих промелькнуло изумление. У «Лилит» с нотками страха.

– Может, все-таки задержим ее?

– А зачем? Тут стройка рядом, в котлован ее закинем, завтра бетоном зальют.

– Ну хорошо-хорошо! – завизжала суккуба. – Расскажу вам все! Только отпустите!

Я сделал рукой ленивый жест продолжать.

– Денис, – она погрустнела. Если б они могли плакать, я бы решил, что глаза ее увлажнились. – Я была очень молода. Денис стал моей единственной любовью.

– Что ты гонишь.

– Нет, правда. У нас раз в жизни может случиться любовь. Мало у кого, но случается. Я попала в их число. Я была молода, он молод. Мы любили, я вдохновляла его, он посвящал мне стихи, называл своей розой. А они его травили, не принимали! – ее голос наполнился злыми интонациями. – Все эти Ларионовы, Родченко! Ничтожества! Не стоили и грамма его таланта! А потом он поссорился с этим Клуцисом. Вот это самый гнида. В личной охране Ленина состоял. Он задействовал свои политические связи. Дениса затравили, и ему пришлось эмигрировать.

Она замолчала. Мы с интересом ждали продолжения.

– А знаете, что самое ужасное? Он же человек, не знал, кто я такая. Звал с собой уехать. А я не могла! Разбила ему сердце, он прислал потом письмо, что я его предала. Все из-за вашего гребаного Пакта!

– Не мы его придумали. Почему сейчас?

– Что?

– Почему спустя сто лет ты начала мстить его обидчикам?

Она зло засмеялась.

– А почему думаешь, что я только сейчас начала мстить? Клуциса, думаешь, по чьему доносу расстреляли?

– А вот это нарушение Пакта, – заметила Агата.

– Продолжай, – помотал я головой, останавливая напарницу.

– Время шло. Я успокоилась, думала, что все это спрятала глубоко в себе. И тут эти родственники решили провести перезахоронение… Я стояла у его новой могилы и вспомнила это все, вспомнила весь гнев, всю боль… Решила устроить еще один акт мести травителям. Их всех давно сожрали черви, так что я решила отыграться на их работах, использовав мое любимое стихотворение Дениса. Ему бы понравился этот символизм.

– О чем, кстати, оно?

– Про молодость, стихии революции, отрицание старых поэтов и латышских стрелков. «Шесть на четыре» – это расстрельные команды. Шесть человек становились вдоль стенки и делали по четыре выстрела. Уничтожали врагов пролетариата. Собственно, он посвятил этот стих в том числе и Клуцису, который его потом сгнобил. Ну а я стала «стрелять» по травителям. Последний выстрел достался бы ему. Символично.

Повисла тишина. Я всматривался в лицо корчащейся от боли суккубы и думал, что не так уж мы и отличаемся от мертвичей.

Молча поднялся и побрел к выходу. Там подобрал нож и вернулся с ним к «Лилит», сел перед ней на корточки. Агата удивленно наблюдала за происходящим.

– Мы не можем дать тебе уничтожить картину. Но можем дать закрыть гештальт. Если ты обещаешь, что больше это не повторится.

– Это как?

– Назови имя.

– Зачем?

– Назови настоящее имя. Чтоб я знал, что ты не обманешь и мог тебя найти, если что.

Она помедлила. Я выжидающе смотрел ей в глаза.

– Ишет, – прошептала она в конце концов.

Я кинул ей нож:

– Иди и всади его в Клуциса. Один раз. Только один удар, не уничтожай полотно. А потом уходи и не приближайся больше к музеям.

* * *

Я сказал охране «Зотова», что наша засада почти удалась: картину в общем и целом удалось спасти. К несчастью, вандалу удалось скрыться, но он был ранен при бегстве, что гарантирует, что в ближайшее время атаки не повторятся. Объявим его в розыск.

На улице было совсем раннее февральское утро, когда толком непонятно, отчего редеют сумерки: луны, светового загрязнения или первых лучей солнца. Мы хрустели по сугробам и катились по льду в сторону «1905 года», наверняка там была круглосуточная кофейня.

Агата, казалось, смотрела на меня с увеличенным интересом и уважением.

– Ты тоже не всегда играешь по правилам, я смотрю… Почему ты ей помог?

– А тебя ее история не тронула?

– Она могла наврать.

– …