Москва и Орда

Тохтамышу удалось обеспечить внезапность нападения. Дмитрий Константинович Нижегородский, узнав о приближении хана, отправил к нему своих сыновей Василия Кирдяпу и Семена. Олег Рязанский указал Тохтамышу броды на Оке. Дмитрий Иванович покинул Москву и отправился в Кострому. Тохтамыш взял и сжег Серпухов и подошел 23 августа 1382 г. к столице. Оборону возглавлял литовский князь Остей, внук Ольгерда (он сумел прекратить беспорядки, возникшие в Москве после отъезда великого князя). После трехдневной безуспешной осады Тохтамышу удалось 26 августа обманом выманить Остея из города (ханские послы поклялись, что Тохтамыш не собирается разорять Москву, что его цель — найти Дмитрия; справедливость этих слов подтвердили находившиеся в войске хана суздальско-нижегородские князья), после чего он был убит, а татары ворвались в Москву и подвергли ее разгрому. После этого Тохтамыш распустил свои отряды по московским владениям: к Звенигороду, Волоку, Можайску, Юрьеву, Дмитрову и Переяславлю. Но взять удалось только последний. Отряд, подошедший к Волоку, был разбит находившимся там Владимиром Андреевичем Серпуховским. После этого Тохтамыш покинул Москву и двинулся восвояси, по дороге взяв Коломну. Переправившись через Оку, он разорил Рязанскую землю; Олег Рязанский бежал^{587}.

В трактовке событий лета 1382 г. сохраняются два спорных вопроса. Первый — относительно «розни в русских князьях» как причине поражения. Она упоминается ранее всего в так называемой пространной Повести о нашествии Тохтамыша, дошедшей в составе Новгородской IV и Софийской I летописей. Попытка на основе этого известия говорить о распаде возглавляемой Дмитрием Донским княжеской коалиции^{588}вызывает сомнение. Указание на «рознь» являет собой вставку в текст более ранней краткой Повести о событиях 1382 г. (дошедшей в составе Рогожского летописца и Симеоновской летописи), на основе которой была создана Повесть Новгородской IV — Софийской I летописей^{589}. Скорее всего, перед нами попытка объяснения хода событий, появившаяся в протографе этих летописей^{590}. Быстрота продвижения Тохтамыша исключала возможность какого-то широкого совета князей Северо-Восточной Руси^{591}.

Другой вопрос — мотивы поведения Дмитрия Донского, точнее — оставления им столицы. Здесь мнения колеблются от признания отъезда необходимым тактическим маневром, имеющим целью сбор войск^{592}, до объявления его позорным бегством^{593}.

Если рассматривать действия великого князя на широком историческом фоне, так сказать, «истории осад», то его поведение оказывается типично. Известно немало случаев, когда правитель княжества в условиях неизбежного приближения осады его столицы покидал ее и пытался воздействовать на события со стороны^{594}. Очевидно, существовало представление, что правитель должен по возможности избегать сидения в осаде — наиболее пассивного способа ведения военных действий^{595}. Дмитрий действовал в соответствии с этими тактическими правилами. Белокаменный московский Кремль выдержал две литовские осады, и великий князь явно рассчитывал на его неприступность (собственно, расчет был верным — штурмом татары не смогли взять город).

На пути из Москвы в Кострому Дмитрий останавливался в Переяславле^{596}. Этот город в 1379 г. получил в держание перешедший на службу московскому князю Дмитрий Ольгердович^{597}. Внук Ольгерда Остей, возглавивший оборону Москвы, появился в столице уже после отъезда великого князя^{598}. Скорее всего, он был сыном Дмитрия Ольгердовича, которому Дмитрий Донской, находясь в Переяславле, поручил организацию обороны столицы^{599} (в самой московской династии кроме Дмитрия был тогда только один взрослый князь — Владимир Андреевич, перед которым была поставлена другая задача). Возможно, факт взятия татарами именно Переяславля после овладения Москвой связан с ролью Остея в ее защите.

Но есть другая сторона вопроса — как мотивировали отъезд Дмитрия современники после того, как его тактический план не удался, — Москва была разорена, и кампания проиграна.

Наиболее раннее повествование следующим образом объясняет поведение великого князя: «Князь же великии Дмитреи Ивановичь, то слышавъ, что сам царь идеть на него съ всею силою своею, не ста на бои противу его, ни подня рукы противу царя, но поеха въ свои градъ на Кострому»^{600}. Это суждение летописца верно лишь в том смысле, что Дмитрий не стал принимать открытого генерального сражения, а не в том, что он вообще отказался от сопротивления: великий князь не поехал на поклон к хану, не пытался с ним договориться; Владимир Андреевич разбил татарский отряд у Волока; по словам того же летописца, Тохтамыш «въскорѣ отиде» из взятой им Москвы, «слышавъ, что князь великии на Костроме, а князь Володимеръ у Волока, поблюдашеся, чая на себе наезда»^{601}. Фактически московские князья «стали на бой» и «подняли руку» против «царя». Они отказались только от встречи с ним в генеральном сражении. Как же понимать летописное объяснение действий Дмитрия Донского?