Услышав горестный рассказ, Петр прочитал челобитную и тотчас написал бумагу, изложив в ней суть дела, не упоминая имен челобитчика и ответчика, он направил ее в Сенат с приказанием немедленно и честно рассмотреть это дело.
Сенат, получив царский приказ, решил, что челобитчик лишился сына единственно из-за того, что поверил ответчику, обещавшему сделать его счастливым. Но так как ответчик не сдержал своего обещания, то он обязан выкупить сына из плена и возместить убытки отца.
На другой день, придя в Сенат, Петр потребовал решение этого дела. Прочитав его, он объявил, что ответчик – он сам и благодарит Сенат за справедливое и беспристрастное решение. Потом он велел во что бы то ни стало выкупить сына купца. Когда его повеление было исполнено, государь произвел бывшего пленника в гвардейские офицеры, вернул его отцу, а также не только заплатил убытки купца, но и щедро наградил его.
Весной 1702 года Петр, получив известие, что шведы с большими силами собираются в Белом море с целью напасть на Архангельск, сам поехал туда, чтобы принять меры для обороны города. Здесь однажды он осматривал барки, прибывшие из Холмогор с различными крестьянскими изделиями для продажи, и разговаривал с хозяевами барок об их жизни и привезенных товарах. На одной барке, нагруженной горшками, Петр шел по доске, которая подвернулась, и царь упал на товар. По счастью, без вреда для себя, а только перебил много горшков. Крестьянин, которому принадлежала барка, почесал в затылке и простодушно сказал:
– Теперь-то, батюшка, не много я привезу домой денег.
– А сколько ты хотел выручить за свой товар? – спросил государь.
Услышав от крестьянина, что тот надеялся продать горшки алтын на сорок, Петр пожаловал ему червонец и сказал:
– Мне приятно, что ты не можешь теперь на меня жаловаться.
Война со шведами, начатая так неудачно, затем постепенно велась все с бо́льшим и бо́льшим успехом. В мае 1703 года Петр отнял у шведов местность, где теперь стоит Петербург, который и был заложен в том же году 15 мая, в день Святой Троицы. Под личным руководством царя город быстро вырастал и приобретал значение как удобный морской порт для торговых сношений с иностранцами. Уже осенью того же года, в начале ноября в Петербург прибыл первый голландский корабль, нагруженный винами и солью. Необходимо было послать на него лоцмана, чтобы провести его среди мелей в заливе, куда впадает Нева. Петр, нарядившись матросом, как и все прочие в шлюпке, встретил корабль и, поздравив шкипера с прибытием в порт, объявил, что он прислан от губернатора проводить корабль до пристани. Затем Петр велел шкипера следовать за его шлюпкой. Они счастливо миновали мели и пристали к берегу возле дома петербургского губернатора князя Меншикова. В этом доме были приготовлены комнаты для шкипера и всех его матросов. Меншиков встретил их у пристани и пригласил всех к своему столу. А чтобы они не беспокоились о корабле, к нему был приставлен караул из гвардейских солдат.
Только усевшись за стол, голландцы узнали в своем лоцмане московского царя. Можно представить себе их изумление! Однако, вспомнив, что Петр, в бытность свою в Саардаме и Амстердаме, работал на верфях, как простой плотник, они ободрились. Помогло этому и выпитое вино.
В то время, пока шел пир, товары были выгружены с корабля и перенесены в амбары, где к ним также приставили караул. По окончанию пира, когда все уже были порядком хмельные, Петр сам отвел шкипера и матросов в их комнаты и пожелал спокойной ночи.
Наутро государь снова явился в дом Меншикова, дал позволение шкиперу продавать свой товар беспошлинно и тут же купил для своего двора значительную часть груза. Примеру царя последовали вельможи, и вскоре весь товар был раскуплен с большой для голландцев прибылью. Перед отъездом их опять угощали за столом Меншикова, опять с ними был государь, который подарил шкиперу 500 червонцев и каждому матросу по 30 ефимков (талеров). При этом добавил, что следующему кораблю будет такой же прием, а также награда шкиперу и матросам. Петр опять сам провел корабль среди мелей, на прощание обнял шкипера и пожелал всем счастливого пути. Они были растроганы до слез, и пребывание в Петербурге представлялось им не реальностью, а дивным сновидением.