Москва и Запад в 16-17 веках

Дионисий был совершенно необычный для своего времени человек. Он никого не подавлял и не поражал ни властной волей, ни суровым упорством. Монах — хозяин порученных ему монастырей, монах — книгочий и любитель божественных и учительных словес, Дионисий не имел, казалось, ни охоты, ни способности властвовать и бороться. Всегда с улыбкой и доброй шуткой, с утешением и с благостыней ко всем, кто к нему ни обращался, Троицкий архимандрит всегда готов был уступить в ссоре и перетерпеть обиду и унижение. В грубой среде его современников эти свойства не вызывали сами по себе почтения и сочувствия; Дионисия, случалось, называли «дураком» и «неученым сельским попом» за то, что не видели в нем самоуверенной гордости и многоречивой мудрости. Почитать, любить и даже обожать доброго, веселого и смирного архимандрита начинали тогда лишь, когда узнавали его тихие внутренние достоинства, его удивительную духовную силу. Кругом себя он сеял добро и растил любовь к книжному учению. Его келья для многих бесприютных становилась родным домом; для многих, искавших знания, она была первой школой. Такие деятели XVII века, как священники Иван Наседка и Иван Неронов, «прибредя» в нужде к Дионисию, вышли из его обители не только сытыми и устроенными, но и вдохновленными на идейную литературную и общественную работу. Писатель Симон Азарьин всей прелестью своего литературного реализма обязан был своему «благодетелю» Дионисию, в келье которого долго жил и служил. Во всяком очередном церковно-общественном деле середины XVII века, во всем литературном обороте той поры ясно ощутимы следы личного влияния Дионисия. Справедливо будет признать Дионисия главой и центром современного ему умственного движения, в начальной его фазе, когда только намечались главные темы, возбудившие затем многие московские умы, — о принципах книжного исправления, о значении греческой культурной традиции для Москвы, об отношении Москвы к иноверцам и т. д. Незаметный для своих некультурных сородичей, Дионисий, однако, был весьма заметен для более культурных иноземных единоверцев. Иерусалимский патриарх Феофан с особенным благоволением и уважением отнесся к Дионисию и почтил его многими отличиями, сказав ему: «назнаменах тя в велицей России посреде братии твоей, да будеши первым в старейшинстве над иноки многими по нашему благословению».

Таков образ инока, бывшего мирным поборником веры и книжного учения. Широкая общественно-политическая работа Дионисия началась с 1611 года. Падение Москвы застало Дионисия во главе Троицкого монастыря, который был разорен осадой и устраивался заново. Московский пожар в марте 1611 года оставил без крова все население Москвы и обратил его в бегство. «Всеми путми быша беглецы к монастырю», и Дионисий начал широкую благотворительную деятельность, обратив все средства еще неокрепшего монастыря на помощь гонимым и страждущим. Мягкость и доброта Дионисия не помешали ему обнаружить непреклонную твердость и энергию в этом подвиге добра, к которому он увлек всю троицкую братию. Весь 1611 и последующие годы продолжалось монастырское благотворение, и видевшие его говорят о нем с горячим восторгом. В то же время Дионисий чувствовал потребность и иного подвига. Его помыслы стремились к освобождению Москвы от внешнего врага и от внутренних смут, он мечтал «о братолюбии и о соединении мира». Об этом он посылал грамоты ко всем, от кого надеялся получить сочувствие и содействие, — и было «в тех грамотах болезнования Дионисиева о всем государстве Московском бесчислено много». Хорошо составленные монастырскими «писцами борзыми» троицкие грамоты обошли все государство и читались с глубоким чувством.