Москва и жизнь

Конечно, главными в травле выступали бывшие партийные газеты, однако вскоре к ним присоединилась демократическая пресса. Ведь городская власть — самая близкая и уязвимая. Просили у тебя здание для биржи, а ты не дал. Требовали льгот у города и не получили. Вот и повод для обиды. А как она выльется, не столь уж важно. В разговорах ли, что московские власти «далеки от простого народа», или в криках, что «продают Россию иностранцам». Была бы краска черной. Я толстокожий, меня эти вещи мало трогали. Попов оказался не в меру чувствительным к таким выпадам.

Другой причиной его разочарований была глухая оппозиция со стороны чиновников. Они просто не понимали, чего он от них хочет. Я уже приводил в качестве примера столкновения по поводу приватизации жилья. Теперь представьте себе, что подобное происходит на каждом шагу. Говоришь — обещают, отвернешься — все остается на том же месте. Надо иметь особые бойцовские качества, чтобы этому противостоять.

Третий уровень противостояния — московский парламент. В основном прогрессивный, демократический, но никак не желавший отдавать мэру и правительству исполнительную власть. Во время путча мы все встали по одну сторону баррикад. На уровне программ не расходились. Но когда пятьсот человек собираются вместе, ощущая за собой миллионную массу столичных избирателей, им просто непонятно, почему надо заниматься лишь законами, налоговыми нормами да статьями бюджета, а все конкретные дела в городе кому-то отдать.

Наконец, расхождения мэра с российским парламентом. Там считали: Москва не имеет права вырываться вперед. Почему не идти в ногу со всеми? Зачем обгонять решения, принимаемые для всей России? Попов возражал, убеждал, доказывал. Многие этапы реформы в Москве, говорил он, уже пройдены. Мы можем двигаться дальше, быстрее. Мы накопим бесценный опыт, который в случае удачи можно будет распространить. В случае срыва он предостережет от неверных шагов.

Все впустую. Идея предоставления Москве особого статуса для проведения реформ не встречала понимания среди российских парламентариев. Наоборот, стало расти предубеждение, что «Москва капризничает», «слишком независима», «чересчур самостоятельна», «неправильно трактует законы».

Итак, Попов решил уходить и выступил с этим заявлением на заседании московского правительства. Говорил, волнуясь. Вид переутомленный. Нездоровый. Видно, что очень устал. Не знаю, ожидал ли он отпора со стороны нашего правительства, но, выступая один за другим, министры категорически возражали против его отставки. Говорили, что это малодушие. Что он изменяет делу, ради которого мы все объединились. Что его уход ослабит исполнительную власть. Подорвет курс реформ. Ударит по реформаторскому крылу в Моссовете.

Последним выступил я и говорил то же, только, может быть, более жестко, скорее всего, даже слишком. Сказал, что это абсолютно неправильное решение. Что он еще не предпринял всех тех шагов, после которых можно заявлять об отставке. Не дошел до президента. Если Ельцин откажет в поддержке московским реформам, тогда дело другое. Но тогда уйдем и мы все, здесь сидящие. Потому что работаем не ради министерских кресел.

В тот же вечер я позвонил Ельцину. Просил принять московское правительство. Сказал, что речь пойдет о нашей реакции на заявление мэра об отставке. Президент согласился. И принял нас на следующий день. Слушал очень внимательно. Задавал вопросы. Сказал, что многое в нашей интерпретации ситуации было для него новым. Что его невключенность в московские проблемы оказалась результатом редких встреч. Что наши требования носят объективный, а не субъективный характер. Что он обещает решить все вопросы. И действительно, вскоре издал ряд указов, дававших Москве право на более быстрое — по отношению к другим регионам России — осуществление реформ.

Эта встреча стала реперной точкой, определившей весь ход будущих столичных преобразований.

Попов поначалу очень обрадовался. Сказал, что причины, заставлявшие его заявлять об отставке, отпали. Забрал назад заявление. Но червь сомнений, общая усталость, а главное, растущее несогласие с ходом российских реформ проделали, как вскоре выяснилось, свою черную работу.

Мы занялись очень интересной, казалось бы, для него деятельностью. По моей инициативе московское правительство в полном составе заявило о своей отставке. Настало время формировать новую систему исполнительной власти — «правительство реформ». Без старых бюрократических структур. Без громоздкого аппарата «управлений» и «подразделений». Без…

Но в самый разгар этой работы, когда казалось, мэр целиком поглощен ею, мы вдруг узнаем, что он встречался с президентом. Зачем? Просил разрешения уйти, а на освободившееся место утвердить кандидатуру вице-мэра Лужкова. Президент ответил согласием.

После всего вышеописанного это произошло так для меня неожиданно и произвело такое впечатление, что вечером, едва показавшись на пороге квартиры, я вызвал реплику ироничной Елены: «Никогда не думала, что увижу мужа в таком мэрском виде…»