Москва, я люблю его!

– Здорово! – обрадовалась Оксана и бросилась помогать мне собирать туфли в пакеты.

Мы не успели пройти и десяти метров, как от сумки Оксаны оторвалась вторая ручка. Оставшиеся метры ее пришлось пинать ногами.

В квартире новый парень обнимал Наташу; Оксана болтала с его другом. Я чувствовала себя лишней и хотела поскорее уйти домой или пойти на стадион – пробежать еще десяток кругов.

Пока все толпились в коридоре, я зашла в открытую ванную комнату, и, опустив крышку, села на унитаз. Огляделась по сторонам. На полке у зеркала стояла кислотно-розовая клизма.

– Малыш, стукни Славу.

– Он его слушается, слушается! – доносилось из комнаты.

Черная беспросветная пустота внутри. В эти минуты я сомневалась в том, существую ли я на самом деле. Во мне не осталось ничего. Ни сил, ни чувств, ни слез, чтобы заплакать.

Я пыталась дозвониться до Кати через день, но ее мобильный не отвечал, а в Интернете она не появлялась. Я писала ей каждую неделю, но мои сообщения так и оставались непрочитанными. Я надеялась, что она просто уехала домой на лето, что там у нее другой номер телефона, что у нее все хорошо, что нет времени на Интернет и что она в спешке просто забыла мне сообщить об этом.

Представляла, что она проводит лето с Мишей, как она будет сидеть у меня в туалете, курить одну за другой, пить вино и рассказывать об этом, когда наступит сентябрь, начнется второй курс, и мы все вернемся в Москву.

Когда не спалось ночью, я до утра сидела в социальной сети. Разглядывала чужие счастливые фотографии и слушала музыку.

Зашла на страницу Миши. Он продал свой костюм автогонщика и купил новый шлем. В его альбомах появились новые фотографии. Фонтаны на Манежной площади, старый Арбат, парк скульптур на Октябрьской, Фрунзенская набережная и Андреевский мост.

То же самое снимала я, когда Игорь отдал мне эту камеру. То же содержание, но другие ракурсы. Простые, милые кадры. Я не видела в них ничего особенного, но внутри на время становилось теплее, и мурашки медленно разбегались от поясницы, и таяли в районе плеч.

Разглядывая Мишины фотографии, я улыбалась. Впервые после расставания с Солодовым.

* * *

Лето было холодным, воздух не прогревался выше десяти градусов, солнце не появлялось неделями, небо опустилось, дождь лил не переставая. То тихой водяной пылью, то хлестким шумным ливнем.

Я продолжала бегать. Каждое утро пробегала пять километров, несмотря на дождь, слякоть и холод.

Руслан позвонил сам – в понедельник, – напомнил про день рождения, пригласил на родительскую дачу в субботу. Говорил, что будут только бывшие одноклассники.

Дача была недостроенной и холодной. Девушки резали салаты, парни ушли в магазин за водкой, вином и пивом. Вернулись через сорок минут. Ели заварную лапшу, сидя за столом в свитерах, куртках, шапках и перчатках. Мерзли руки и ноги.

Руслан слушал тосты, пил водку и много смеялся, поправляя шапку на голове. Она нелепо торчала, и хотелось снять ее. Включили музыку, Руслан растопил печь, стало чуть теплее. Темнело рано. Кто-то вскочил и побежал во двор к дереву, тошнило.

Руслан продолжал пить, обнимался с друзьями, завывал их любимые песни, неуклюже танцевал. Его девушка осталась в Москве, не поехала с ним. Я вышла подышать на крыльцо. Повеяло прохладой и влажным ветром, дождь тихо шептал по листьям деревьев, оставаясь невидимым. Над крыльцом горел фонарь, вокруг него яростно копошились мошки.

В доме смеялись и шумели. Руслан вышел на крыльцо, встал рядом и закурил, звал обратно в дом, беспокоился, что замерзну, предлагал еще выпить. Я согласилась.

Я проснулась на разобранном диване под пледом, рядом сопел Руслан. На соседней кровати его друг с Оксаной.

Руслан потянулся и открыл глаза.

– Мы расстались с Аней.

– Почему?

– Я все еще люблю тебя. Через неделю еду в Москву, через месяц буду ждать тебя. Переедешь ко мне?

Густые и аккуратные рыжие кудри, будто Руслан специально укладывал их. Оживший профиль Пушкина. За год Руслан стал еще больше похож на поэта золотого века. После меня у него были девушки. Очень много и часто. Говорили, что видели, как они целовались в местных клубах и барах и уединялись в кабинках туалета.

Я не ответила Руслану, но эту неделю до своего отъезда в Москву он был рядом. Приходил каждый день, приносил что-то вкусное, как в то лето на даче. Белый шоколад, мятные конфеты, пирожные с фруктами, мороженое. Мы ходили в лес за грибами и черникой, собирали ее руками и сразу ели, а потом смеялись, глядя на свои сине-черные пальцы. Днем он помогал мне возиться в родительском огороде, собирал колорадских жуков, заливал их керосином и поджигал. Я же помогала его бабушке закрывать банки с огурцами и помидорами. После мы пили чай. Бабушка рассказывала о современной молодежи и о том, что было в ее время. Секс она называла «игрой в петелечку», а женский половой орган – «курочкой».

Каждый год в конце лета дед брал полотняный мешок, сшитый бабушкой, и шел собирать рябину для домашнего вина. Мы с Ванькой всегда помогали, срывали крепкие грозди, до которых могли дотянуться, кидали в мешок, искали новое дерево.