Москва, я люблю его!

Строгая менеджер по персоналу спросила меня только о том, насколько хорошо я владею компьютерными программами, после чего записала в группу на обучение со следующей недели.

Я проучилась полторы недели, сдала зачет одной из первых, и с начала октября вышла на работу.

Рус настоял на том, чтобы я жила с ним – в комнате при медицинском центре. Место в студенческом общежитии оставалось за мной.

Я уже не любила Руслана, но с ним было хорошо, спокойно и удобно, тем более я не могла быть одна. Самым страшным для меня казалось остаться наедине с собой однажды вечером и начать думать, думать, думать – прокручивать в памяти холодные, дикие, безысходные три месяца, тонуть в безмолвном отчаянии, захлебываясь слезами на пустой кухне.

Кричать – и не слышать ответа.

Я больше не ездила на электричках. Я не скучала по деревянным скамейкам, окуркам на полу и бутылкам, катающимся туда-сюда, от одной ноги к другой и обратно. Не скучала по битым стеклам, утреннему холоду и табачному запаху. Скучала по времени. Иногда мне снилось, что я опаздываю на утреннюю электричку, бегу со всех ног, чтобы занять место у пыльного окна и дремать, согреваясь ярким шарфом и незаметным теплом окружающих, а потом просыпаться и смотреть на улицу, ставшую светлее за несколько остановок.

Сквозь пыльные узоры мелькали полуразрушенные заводские здания с битыми стеклами, дачные поселки у железной дороги, серые домики из дерева, в которых давно никто не жил, заросшие огороды, покосившиеся заборы – кто-то укрепил их листами железа, неровного и рыжего от воды и времени.

Вагоны, двери, платформы, расписания движения поездов, рыночная площадь – после ливня почти затопленная грязной водой. Желтые маршрутки, автобусы, железная дорога, усыпанная гранитом. Игорь выгуливает собаку где-то рядом… Можно закрыть глаза и представить. Четко, будто видела секунду назад. Мне было достаточно этого.

Но теперь я жила в Москве и каждое утро вскакивала в шесть. Быстро бежала в ванную, на ходу натягивая трусы, носки, джинсы, бюстгальтер, туфли. За две минуты умывалась, за одну – причесывалась, за тридцать секунд – ставила чайник. Пока он закипал, успевала накрасить один глаз. Важно было не забыть в ванной зубную щетку, пасту, тоники и полотенца.

Иногда я забывала, и Руслан делал замечания.

Следующие две минуты я спешно обжигалась несладким чаем, успевая выйти из медицинского центра за десять минут до прихода остальных парикмахеров, косметологов, массажистов и администраторов. Никто не должен был знать, что я там живу.

На работу приезжала к восьми. Официально мое утро начиналось тут, у кипящего чайника на корпоративной кухне. Нужно было заставить себя проснуться.

Кофе был горячим, сладким и безвкусным.

Я не любила работу в банке, но она позволяла мне забыться. Два дня работать, два дня учиться, два выходных за месяц. Работа с девяти утра до девяти вечера. Мне даже не нужно было специально загружать себя, чтобы к десяти вернуться домой, выпить чаю, коснуться головой неудобной подушки и в момент отключиться на несколько часов.

Приезжая в институт, засыпая на лекциях, я думала о нас с Русланом. О наших отношениях и планах на будущее. В конце августа Руслан купил машину. Теперь он думал о квартире и собственном бизнесе – продуктовой палатке или небольшом магазине.

Машина, квартира, дача, семейный бизнес и дети по плану. От перемены мест слагаемых сумма не менялась. Как я ни старалась найти себя в этом ряду из пяти элементов, ничего не получалось. Не та сумма, не те слагаемые. Все не то. Все не так.

Я скучала по Руслану. По другому Руслану. По тому, каким он был раньше. Когда я еще училась в школе и жила в другом городе. К такому Руслану хотелось лететь, а не бежать. Забывая о светофорах и земном притяжении.

Вспоминала, как мне нравилось сидеть ночью на кухне, курить, пить чай и слушать его. Руслан рассказывал что-то интересное и всегда странное, говорил загадками. Я все запоминала, а пересказать не могла. Дословно запомнилась только одна фраза – «Бесконечность – это то, куда попадают люди за мгновение до оргазма».

Еще я думала о Солодове. В институте все напоминало о нем. Мне казалось, если я закрою глаза и полчаса буду представлять, как он выходит из деканата или спускается по лестнице во внутренний двор к фонтану, то он непременно появится рядом.

Я не видела его четыре месяца. Шестнадцать недель не слышала его голос, а мои мысли до сих пор текли через него, и я не знала, что с этим делать. Я задавала себе вопросы, и сама же отвечала его словами. Дома, в институте, на работе, во сне. Даже во сне я думала, что бы он сказал, как бы объяснил те болезненные видения, которые меня посещали за десять минут до пробуждения.

Мне выпадало по два выходных в месяц. Медицинский центр, где мы жили, работал без выходных. В эти дни я просыпалась, как обычно, но ехала не на работу или в институт, а в общежитие, где за мной после первого курса числилась комната на шестом этаже.