Читаем Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка полностью

Камера была метра три в ширину и метров пять в длину. Стены и потолок чисто выбелены, а дощатый пол покрашен коричневой масляной краской. Около двери круглая печь, топящаяся из коридора, в дверях форточка и неизменный глазок. Окно, расположенное в полутора метрах от пола, забрано толстой железной решеткой со сваренными местами соприкосновения прутьев, и снаружи, конечно, «козырек» от самого низа окна и на полметра выше его верха. Чтобы не допускать общения с расположенной над нами камерой, козырек сверху закрыли густой металлической сеткой, через которую был виден кусочек голубого неба и вершинка пирамидального тополя. Когда я его увидел, то сразу же вздохнул с облегчением: ведь нас перевозили из Москвы с такой секретностью, что мы даже не имели представления о том, где оказались, но поскольку ехали мы чуть более суток и здесь растут пирамидальные тополя, которых в Москве не бывает, значит, привезли нас не на север, а на юг, а это уже лучше.

В углу камеры, около двери, была параша. В камере стояло пять железных коек, разделенных между собой полуметровым проходом. Койки были застелены чистым бельем и имели полный спальный комплект: матрац, подушка, одеяло и две простыни, все чистое, выглаженное и, конечно, с жирным черным штемпелем – «Тюрьма ГУГБ», на изголовье постели вафельное полотенце и около каждой койки небольшая тумбочка. На стене висели «Правила для содержащихся в тюрьмах ГУГБ НКВД», ставшие отныне нашими Конституцией, Библией и Кораном. Вот и все, что было в нашей камере.

Приведший нас надзиратель, оказавшийся здесь старшим, или, как его здесь называли, «корпусной», разместил нас по койкам. Мне досталась вторая койка от двери. На третьей поместили Вознесенского, на четвертой Смирнова, первая же и пятая койки были заняты прибывшими сюда несколько ранее – грузином Цитлидзе и армянином Рустамяном. Корпусной нас предупредил, что отныне при общении с тюремной администрацией мы больше не имеем ни имен, ни фамилий, а только номер камеры и номер койки. Так я, например, стал уже только 15/2, то есть камера 15, койка 2 и т. д. Если в двери откроется форточка и надзиратель произнесет: «Койка два», то я должен немедленно подойти. Обращаться к администрации можно только на вы и обязательно с добавлением слова «гражданин». Разговаривать в камере разрешается только вполголоса. Всякий шум: громкий разговор, пение, громкое топтание по полу и прочее – категорически запрещается, и виновные в нарушении тишины будут подвергнуты наказанию, согласно правилам, вывешенным на стене.

От ответа на вопрос, где мы находимся, надзиратель уклонился, сказав, что если найдут нужным, нам об этом сообщат. Корпусной обратил наше внимание на обращение с постелями: лежать на них разрешается только от отбоя до подъема, конечно только раздетым, на правом боку (чтобы надзиратель в глазок мог увидеть каждого в лицо), с руками, вытянутыми поверх одеяла. От подъема до отбоя разрешается сидеть, причем только на своей койке. Сигнал «подъем» или «отбой» – троекратное мигание лампочки, висящей посреди камеры под самым потолком и забранной густой металлической сеткой. Всякие нарушения «коечного режима» также будут наказываться, согласно правилам, которые корпусной посоветовал изучить сразу же после его ухода.

Окончив свое «Отче наш», он ушел, а мы, сгрудившись у правил, принялись их изучать. Оказалось, что мы имеем довольно много прав, но еще больше обязанностей. Самый большой раздел был о наказаниях, которым мы могли подвергаться в случае нарушения правил. Что касается прав, то мы имели право на: 1) ежедневные прогулки в тюремном дворе, длительность прогулки определяется администрацией тюрьмы; 2) пользование книгами из тюремной библиотеки; 3) покупки в тюремном магазине продуктов питания и прочих разрешенных предметов – дважды в месяц, при наличии денег на лицевом счету и на сумму, не превышающую пятьдесят рублей в месяц; 4) дважды в месяц отправлять и получать (в незапечатанных конвертах) письма – только близким родственникам (отец, мать, жена, сын, дочь, сестра, брат); 5) писать в любые инстанции по существу своего дела – не чаще одного раза в три месяца. В компетенции начальника тюрьмы было расширять или сужать эти права, но об этом в правилах не было ни слова, узнали мы об этом уже потом и на своей шкуре.

Перейти на страницу:

Все книги серии Диалог

Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке
Великая тайна Великой Отечественной. Ключи к разгадке

Почему 22 июня 1941 года обернулось такой страшной катастрофой для нашего народа? Есть две основные версии ответа. Первая: враг вероломно, без объявления войны напал превосходящими силами на нашу мирную страну. Вторая: Гитлер просто опередил Сталина. Александр Осокин выдвинул и изложил в книге «Великая тайна Великой Отечественной» («Время», 2007, 2008) cовершенно новую гипотезу начала войны: Сталин готовил Красную Армию не к удару по Германии и не к обороне страны от гитлеровского нападения, а к переброске через Польшу и Германию к берегу Северного моря. В новой книге Александр Осокин приводит многочисленные новые свидетельства и документы, подтверждающие его сенсационную гипотезу. Где был Сталин в день начала войны? Почему оказался в плену Яков Джугашвили? За чем охотился подводник Александр Маринеско? Ответы на эти вопросы неожиданны и убедительны.

Александр Николаевич Осокин

Документальная литература / История / Прочая документальная литература / Образование и наука / Документальное
Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском
Поэт без пьедестала: Воспоминания об Иосифе Бродском

Людмила Штерн была дружна с юным поэтом Осей Бродским еще в России, где его не печатали, клеймили «паразитом» и «трутнем», судили и сослали как тунеядца, а потом вытолкали в эмиграцию. Она дружила со знаменитым поэтом Иосифом Бродским и на Западе, где он стал лауреатом премии гениев, американским поэтом-лауреатом и лауреатом Нобелевской премии по литературе. Книга Штерн не является литературной биографией Бродского. С большой теплотой она рисует противоречивый, но правдивый образ человека, остававшегося ее другом почти сорок лет. Мемуары Штерн дают портрет поколения российской интеллигенции, которая жила в годы художественных исканий и политических преследований. Хотя эта книга и написана о конкретных людях, она читается как захватывающая повесть. Ее эпизоды, порой смешные, порой печальные, иллюстрированы фотографиями из личного архива автора.

Людмила Штерн , Людмила Яковлевна Штерн

Биографии и Мемуары / Документальное
Взгляд на Россию из Китая
Взгляд на Россию из Китая

В монографии рассматриваются появившиеся в последние годы в КНР работы ведущих китайских ученых – специалистов по России и российско-китайским отношениям. История марксизма, социализма, КПСС и СССР обсуждается китайскими учеными с точки зрения современного толкования Коммунистической партией Китая того, что трактуется там как «китаизированный марксизм» и «китайский самобытный социализм».Рассматриваются также публикации об истории двусторонних отношений России и Китая, о проблеме «неравноправия» в наших отношениях, о «китайско-советской войне» (так китайские идеологи называют пограничные конфликты 1960—1970-х гг.) и других периодах в истории наших отношений.Многие китайские материалы, на которых основана монография, вводятся в научный оборот в России впервые.

Юрий Михайлович Галенович

Политика / Образование и наука
«Красное Колесо» Александра Солженицына: Опыт прочтения
«Красное Колесо» Александра Солженицына: Опыт прочтения

В книге известного критика и историка литературы, профессора кафедры словесности Государственного университета – Высшей школы экономики Андрея Немзера подробно анализируется и интерпретируется заветный труд Александра Солженицына – эпопея «Красное Колесо». Медленно читая все четыре Узла, обращая внимание на особенности поэтики каждого из них, автор стремится не упустить из виду целое завершенного и совершенного солженицынского эпоса. Пристальное внимание уделено композиции, сюжетостроению, системе символических лейтмотивов. Для А. Немзера равно важны «исторический» и «личностный» планы солженицынского повествования, постоянное сложное соотношение которых организует смысловое пространство «Красного Колеса». Книга адресована всем читателям, которым хотелось бы войти в поэтический мир «Красного Колеса», почувствовать его многомерность и стройность, проследить движение мысли Солженицына – художника и историка, обдумать те грозные исторические, этические, философские вопросы, что сопутствовали великому писателю в долгие десятилетия непрестанной и вдохновенной работы над «повествованьем в отмеренных сроках», историей о трагическом противоборстве России и революции.

Андрей Семенович Немзер

Критика / Литературоведение / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное
10 гениев бизнеса
10 гениев бизнеса

Люди, о которых вы прочтете в этой книге, по-разному относились к своему богатству. Одни считали приумножение своих активов чрезвычайно важным, другие, наоборот, рассматривали свои, да и чужие деньги лишь как средство для достижения иных целей. Но общим для них является то, что их имена в той или иной степени становились знаковыми. Так, например, имена Альфреда Нобеля и Павла Третьякова – это символы культурных достижений человечества (Нобелевская премия и Третьяковская галерея). Конрад Хилтон и Генри Форд дали свои имена знаменитым торговым маркам – отельной и автомобильной. Биографии именно таких людей-символов, с их особым отношением к деньгам, власти, прибыли и вообще отношением к жизни мы и постарались включить в эту книгу.

А. Ходоренко

Карьера, кадры / Биографии и Мемуары / О бизнесе популярно / Документальное / Финансы и бизнес