Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

На вагон было десять мисок и ложек. На остановке конвоиры открывали дверцу вагона и подавали туда в ведрах суп и кашу, а уж как это все делить – дело самих зэков. Воды у нас, как правило, не было, мыть миски и ложки было нечем, обходились и так. Если остановка была длительной, то в тех же ведрах приносили и воду, кипяток. Его мы выпивали тут же, пользуясь, вместо стаканов, пустыми консервными банками. Но конвоиры ленились ходить за водой по два раза для каждого вагона, и наш «водопой» ограничивался двумя ведрами, а бачок оставался пустым. Особого голода или жажды мы в пути не ощущали, за исключением, пожалуй, участка от Нижнедвинска, когда температура снаружи поднялась выше тридцати градусов. За все время пути никто из нашего вагона не заболел чем-либо серьезным.

Труднее всего было «курцам»: все запасы они выкурили сразу и с завистью поглядывали на курящих конвоиров. Перед отъездом из Новочеркасска всем имевшим на лицевом счету деньги выдали на руки по тридцать рублей, остальные, по идее, должны были перевести по месту нашего назначения, но никто во Владивостоке ни копейки из новочеркасских денег не получил. На какой-то остановке при подъезде к Уралу наш вагон посетил сам начальник конвоя. К нему обратились с просьбой разрешить имеющим деньги купить продукты и курево. Продукты он не разрешил, ссылаясь на то, что все зэки получают полную норму питания, а курящим разрешил, через конвоиров, купить по пять пачек махорки и спички, а также несколько старых газет – для закруток. После чего «курцы» ожили: дым в вагоне стоял столбом, вентиляции-то, по существу, не было.

При переезде через Уральский хребет к эшелону прицепили сзади еще один паровоз, но и вдвоем они еле-еле тащили наш состав по довольно крутому подъему. Зато мы, установив очередь по полчаса, вовсю любовались в окошечко красотами Урала. Когда покатили по Сибири, один из наших товарищей, старый сибиряк, вспомнил, что в этих местах живут потомки ссыльных каторжников, которые считают своей священной обязанностью пересылать выбрасываемые зэками из арестантских вагонов письма по назначению. Некоторые, в том числе и я, решили использовать такой канал связи с родными. Выпросил я у одного «курца» обертку от махорочной пачки, расцарапал себе руку (карандаша, конечно ни у кого не было) и своей кровью написал, что я жив-здоров и следую на Дальний Восток, и как можно четче написал адрес. Таких писем, проезжая по Сибири, я написал три штуки.

Уже после освобождения я узнал от родных, что два моих письма они все же получили. Не перевелись еще на Руси добрые люди. Не поленились купить конверт и отправить по адресу. Не испугались даже всемогущего НКВД! Спасибо вам сердечное, мои незнакомые друзья, и низкий поклон! Как же плакала моя мама, читая письмо, написанное кровью ее сына, но и такая весточка лучше, чем полная неизвестность. Пусть эти материнские слезы пудовыми гирями лягут на совесть тех, кто пытается реабилитировать Иосифа Джугашвили.

Хоть и медленно, но верно двигался наш эшелон на Восток. Нам еще раз повезло: самый живописный участок пути, по берегу Байкала, мы проходили днем. Сгрудившись у левых, по ходу поезда, окошек, мы с восхищением любовались озером. Поезд шел высоко над ним, по его крутому берегу, и не запеть: «Славное море, священный Байкал» было невозможно.

В Иркутске мы стояли более суток, на дальних запасных путях, и тут впервые начальник конвоя проявил либерализм, разрешив нам выйти на твердую землю и даже полчасика поваляться на травке.

Следующая долгая остановка была в Чите. Здесь была большая баня специально для перевозимых в эшелонах зэков. Просторное помещение, достаточное количество душей позволяли одновременно обрабатывать по пять-шесть вагонов. Мыло у всех было еще с тюрьмы, полотенце тоже, одним словом, помылись на славу, сбросив с себя по три пуда грязи. Переехали Амур, постояли в Хабаровске, и вот, наконец, пройдя несколько туннелей, рано утром наш эшелон прибыл во Владивосток.

4

Пару часов заняла выгрузка, сверка с делами и построение. Растянувшись длинной колонной, окруженные нашими конвоирами с карабинами, мы отправились к своему пункту назначения – пересыльному лагерю «Дальстроя» во Владивостоке у так называемой пятой речки[188].

К полудню закончились и марш, и процедура сдачи-приемки в лагере. Покормив, нам разрешили размещаться по свободным местам в бараках. После поверки я обрел новых знакомых и здесь. Особенно сдружились мы с работником моего же Разведуправления РККА Яковом Васильевичем Козловым. Военный инженер второго ранга (по-нынешнему инженер-майор), он окончил радиофакультет Военной академии связи имени Подбельского в Москве и перед арестом работал начальником узла связи при нашем военном советнике в Китае, в Синьцзяне. И вот в пересыльном лагере «Дальстроя» сошлись два радиста: один – «испанец», другой – «китаец».