Москва – Испания – Колыма. Из жизни радиста и зэка

В системе ГУЛАГа недаром УСВИТЛ считался особорежимным и штрафным управлением, куда направлялись только самые страшные государственные преступники и наиболее отпетые рецидивисты-уголовники. Соответственный был и подбор администрации и охраны. Человеческая жизнь для них гроша ломаного не стоила. Кляня свою злосчастную судьбу, и их забросившую в эти богом забытые места, они вымещали свою злость на беззащитных зэках, особенно на контриках, потому что рецидивист-уголовник, которому терять нечего и для которого лагерь и тюрьма – дом родной, мог и топором рубануть, а контрик своей жизнью всегда дорожил и всегда лелеял надежду на освобождение. Вот тут-то администрация и охрана лагерей, блокируясь с бытовиками, и пила их, контриков, кровушку.

Все теплые должности в лагерях – повара, пекари, хлеборезы, нарядчики и прочие – занимали только уголовники, которые, нещадно урезывая и без того скудный лагерный паек, наедали себе ряшки, не забывая делиться с администрацией и охраной, а малейший протест фраеров безжалостно подавлялся жестокими побоями, вплоть до убийства, причем все это не только не преследовалось администрацией, но даже и поощрялось ею. Никогда не забуду состоявшегося при мне разговора заместителя начальника Дальстроя (высокого роста, выше средней упитанности, в пограничной форме с двумя ромбами в петлицах, примерно по-нынешнему генерал-лейтенант, фамилии не знаю) с одним из наших зэков – горным инженером Рабиновичем. Этот Рабинович до ареста работал на высоком руководящем посту в управлении «Алданзолото», и почти всю свою жизнь провел на золотых приисках. На момент разговора Рабинович, как и я, его сосед по забою, кайлил золотоносный грунт и возил его на тачке к бункеру промывки, исходя из нормы 250 тачек на двоих за четырнадцатичасовой рабочий день.

Многоопытный Рабинович углядел в методах работы нашего прииска ряд существенных технических ляпсусов, устранив которые можно было бы при том же количестве людей повысить выработку. Так вот, однажды, когда к нам на прииск прибыл этот самый генерал, а с ним целая свита сопровождающих, Рабинович попросил у генерала разрешения к нему обратиться. Тот остановился, и Рабинович начал ему излагать свои предложения, поясняя свои мысли эскизами, заранее начерченными на фанерной дощечке. Генерал внимательно выслушал его соображения, ни разу не перебив. А когда Рабинович закончил, он спокойно, не повышая тона, ответил так: «Судя по всему, Рабинович, вы очень дельный и опытный горный инженер и излагаете весьма ценные, с технической стороны, мысли. Все, что вы сказали, в случае осуществления, безусловно повысило бы выработку этого участка. Но, разбираясь в технической стороне вопроса, вы совершенно не понимаете его политической стороны: с деловой, технической точки зрения надо было бы вместо наших полуграмотных начальников поставить вас, создав вам благоприятные для работы условия. Вместо этих слабосильных, не приспособленных к физической работе людей, привезти сюда здоровых, привыкших к такой работе, создать им нормальные бытовые условия, хорошо им платить и кормить, снабдить необходимой механизацией. Рабочий день установить не четырнадцать часов, а семь или восемь, и тогда, бесспорно, выработка на прииске значительно возрастет. Так бы мы и поступили, если бы от нас требовалось давать стране металл в максимальном количестве и больше ничего. Но дело как раз в том, что не это наша главная задача. Все вы, присланные сюда, являетесь для нашего общества не только лишними, но и опасными людьми, подлежащими физическому уничтожению. В основном для этого вас сюда и привезли. Сколько вы здесь до своего конца сумеете наработать, вопрос второстепенный, а вот основная задача – ваше физическое уничтожение – будет здесь решена тихо и незаметно для остального общества. Надеюсь, я доходчиво изложил? Прощайте».

И генерал спокойно повернулся и зашагал со своей свитой дальше, оставив нас в оцепенении от своих страшных и циничных слов.

2

Слова эти были настолько невероятны, что никто из нас не придал им в первое время особого значения, тем более что произнесены они были в обычном колымском лагере, с приличным питанием и бесконвойной системой: в пределах данного участка мы могли свободно передвигаться и даже общаться с вольнонаемными работниками прииска, сбывая вольняшкам остатки своих вольных вещей за пачку махорки или кусок сахара. Но вскоре выяснилось, что весь этот «рай» – лишь на время, покуда для нас готовили особую зону. А попав в нее через полтора месяца, мы сразу же вспомнили слова генерала.