«Убирайся на йух! — закричала Ариадна на своего услужающего и, лишь оставшись наедине с ночным гостем, положила ему обе руки на погоны и шепотом прошелестела: — Ну, Жорж!» Тот сел на хрупкую козеточку, враз заполнив никчемное седалище беспрекословной актуальностью своей огромной фигуры. Снял фуражку, обнажив покрытую каплями влаги лысину, вздохнул, как вздыхают миллионы советских шахтеров, завершившие стахановскую вахту. «Ариадна, ты, конечно, догадываешься, что я пришел к тебе по просьбе Лаврентия. На Вершине возникла тупиковая ситуация. Сталин выставил вокруг своей рубки круговой караул из смельчаковцев и приказал никого к себе не допускать. Он держит руки на пульте, но в то же время бредит какой-то сценкой из своего дореволюционного прошлого. 1912 год, подпольная партконференция в Гельсингфорсе. Все отдыхают на пляже, включая Ленина, которого он называет „властолюбцем“. Коба обворожен ослепительной девушкой, молодым активистом партии, которую он называет „товарищем Парвалайнен“. Господь милосердный, он бормочет — ты можешь себе это представить? — быть может, это и был единственный счастливый день в моей жизни. Она была выше меня на голову и называла меня „грузинчик“. А я мечтал, чтобы она назвала меня „мой грузинчик“. Мечтал и был счастлив! Ну вот, Ариадна, теперь ты понимаешь, что к чему. Остался час до начала штурма. Шансов пробиться к Вершине нет никаких. Через два часа дом будет окружен кантемировцами. Не знаю, кто как, но наши будут драться до конца. Еще до конца ночи дом превратится в сущий ад. Вот почему Лаврентий попросил меня зайти к тебе. Просто как к другу… — И тут Жорж каким-то донельзя безобразным способом сымитировал кавказский акцент. — Панымаэш?»
Выслушав этот довольно печальный, если только не лживый рассказ, Ариадна не нашла ничего лучшего, чем вынуть из своего халата парабеллум и прицелиться в Жоржа. «Ну что ж, давайте доиграем эту пьеску до конца! Жорж, ты помнишь, что ты тоже был счастлив с Гликой в какой-то вашей мифической Абхазии? Ты разбудил в ней женщину, хвала тебе за это! Однако знай, что я не отдам свою дочь ни нашей сраной истории, ни титовской мечте о новой Византии! Идите вы все на йух! И ты отправляйся на йух, los, los! Пока я не прострелила тебе башку!»
Выслушав этот страстный, исполненный иронической трагедии монолог, Жорж Моккинакки не нашел ничего лучшего, чем мгновенным броском камышового кота, то есть своей руки, перехватить запястье великой шпионки и задрать ее револьвер вверх. Выстрел щелкнул, и пуля ушла в верхние этажи. По слухам, она прошивала один этаж за другим, пока на 25-м этаже, не иссякла ее пробивная сила. Там она вроде бы успокоилась и поселилась на правах мирной высокоэтажной мышки. Так, во всяком случае, рассказывала об этом эпизоде много лет спустя в своем мировом бестселлере «Танцуем в Кремле» писательница Ариадна Рюрих.
Вернемся к нашим мутонам — или мутантам? Что случилось с парабеллумом? Нормальный исход: один поворот кулака с зажатым в нем женским запястьем, и револьвер упал на ковер, чтобы быть тут же поддетым носком сапога, взлететь в воздух и успокоиться в другом, более подходящем для такого рода предметов роскоши кармане. Что ж, Штурман Эштерхази тоже не последний человек в кругах мировой разведки.
Время истекало. Как сказал поэт: «Счет пошел на миги». Жорж неумолимыми, но в то же время вполне корректными движениями провел Ариадну в служебное помещение. Там пятками кверху рыдал под пуховым одеялом капитан Спецбуфета Фаддей Овсянюк. Телефонный шнур был протянут через всю комнату и уходил под то же самое одеяло. Связи не было. Жорж усадил Ариадну в Нюркино кресло и пошутил: «Надеюсь, родная моя, когда-нибудь мы вместе вспомним все это с улыбкой, как вспоминают петуха». После этого он собрал все имеющееся в наличии оружие, среди которого, кстати, был и крохотный на батарейках миномет, вышел и со знанием дела забаррикадировал дверь служебки. И только после всего этого, ненужного и наносного, отправился искать ту, за кем пришел. Он нашел ее без труда все на том же месте, где мы ее оставили, на подоконнике в мамином кабинете. Она по-прежнему курила сигареты и выпускала дымовые колечки из своих пунцовых губ. «Ах, Жорж! — проговорила она довольно по-светски. — Ты, кажется, пришел за мной? Я готова».
«Родная моя!» У него перехватило дыхание, и так, без дыхания, он прошагал к ней, чтобы прямо там, на подоконнике, всю ее обцеловать и протрясти в стиле WWII. «Ух, как здорово! — прошептала она и добавила: — Однако нам надо спешить, иначе может произойти непоправимая беда с товарищем Сталиным».
И они отправились наверх, не исключая, но и не предполагая, что им осталось жить не больше часа, если сложить и его, и ее время.
Финальные аккорды