На последней станции пассажирского лифта скопилось не менее взвода югов. Со свойственной этим племенам хмуроватостью они приветствовали вожака: «Здраво, Штурман, бог, бог! То е твоя дьевойчийка?» И он им отвечал: «Бог! Бог! (что значит у них: „Привет! Привет!“) Ово е мойа». Дева с надменным видом шествовала за ним. Они прошли через несколько дверей, пробежали по нескольким пустынным маршам лестницы вверх, пока перед ними не открылся бетонный тоннель, упирающийся в глухую стену. Из невидимых источников шел яркий свет. Жорж понимал, что они находятся под пристальным наблюдением и в зоне обстрела. Дойдя до глухой стены, он постучал в нее костяшками пальцев так, как он бы сделал перед обычной дверью в каком-нибудь общежитии. Стена — она была не менее пяти метров толщиной — беззвучно отъехала в сторону, открывая проход. Едва они прошли внутрь, она вернулась на свое место. Перед ними было пространство, похожее на какой-нибудь коридор в Кремле: красные ковровые дорожки, панели темного дуба, бюсты советских героев. Их немедленно обступило несколько чекистов. По сравнению с выражением их лиц югославская хмуроватость показалась бы фестивалем улыбок. Последовал приказ «Все оружие положить на пол!». Затем они быстро обшмонали Жоржа и значительно медленнее Глику.
В глубине пространства возник Берия. В костюмной жилетке и с распущенным галстуком он был похож на подвыпившего ресторатора. «Пропустите товарищей, они ко мне! Проходите, товарищи! Жорж, Глика, как я рад, что вы наконец добрались! Глика, в вашем лице я вижу настоящую патриотку! Давайте сразу же отправимся к товарищу Сталину, время не ждет! Только не волнуйтесь, у вас на это уйдет не более десяти минут, вы только скажете ему, что вас делегировал комсомол, вся советская молодежь, настоящие сталинисты-смельчаковцы. Только не удивляйтесь, если он будет называть вас „товарищ Парвалайнен“: вы напоминаете ему девушку, которая поразила его сорок лет назад… Жорж, садись в это кресло перед экраном. Ты будешь видеть на нем все передвижения Глики. Только не волнуйся: ты же меня знаешь, я никого из друзей еще не подводил. Надеюсь, что нам совместно удастся развеять все недоразумения. Глика, идем!»
Никогда еще Жорж Моккинакки не испытывал такого чудовищного напряжения. Вспоминая ледяное пространство моря Лаптевых, тюрьму НКВД, карцер в Кандалакше, разные безысходные эпизоды в смерше и в гестапо, из которых он все-таки выпутывался, он думал сейчас о том, что ожидание неизбежной гибели легче переносится, если рядом с ним не плывет альтернатива вполне возможной и совершенно ослепительной победы. Ведь если осуществится хотя бы один из трех намеченных вариантов, в эту страну бессмысленной и необратимой жестокости придет свобода, а вместе с ней кончится мучительный маскарад адмирала Моккинакки и Штурмана Эштерхази.
На экране удалялись в какую-то необозримую глубину Лаврентий и Глика. Трудно было понять, где происходит это движение: Башня велика, но откуда в ней берутся такие необозримые дали? Скорее всего после уничтожения строителей они еще не научились пользоваться аппаратурой. В этот момент произошла смена мониторов, и реальные пространства восстановились. Лаврентий и Глика на среднем плане подходят к большим украшенным резными горельефами дверям, перед которыми стоит на страже отряд смельчаковцев. Берия накидывает Глике на плечи огромную оранжевую шаль и показывает, какими торжественными движениями надо снять эту шаль и накинуть ее как дар советской молодежи на плечи отца народов. Вот, быть может, с помощью этой шали и удастся доставить тирана живым на суд этих самых народов, думает Жорж. Двери открываются, Берия отступает назад, а девушка, «любовь моя незавершенная, в сердце холодеющая нежность», вступает в…
В этот момент кресло с сатанинской силой сжимает со всех сторон неслабое тело Моккинакки-Эштерхази. Выскочивший из подголовника обруч ломает хрящи его горла. За спиной у него падает стена, открывая черную дыру в тайную шахту, откуда поднимается невыносимый смрад и еле слышные стоны еще не умерших строителей. Мгновение — и кресло вместе с телом легендарного штурмана вылетает из своих пазов и сваливается в дыру. Стена поднимается и восстанавливает мирную обстановку.