Москва-Лондон. Книга 1

— Тех, — улыбнулся Грешем, — кого вы мне подкинете, Роберт! Целиком полагаюсь на ваш опыт и знание обстановки.

— Благодарю вас, сэр. Но сегодня у вас крайне мало времени…

— Да, Роберт, и сегодня все напоминают мне об этом.

— Простите, сэр Томас, но сегодня мы все так волнуемся…

— И это вполне естественно, дружище, — вздохнул Грешем. — Ведь насколько мне известно, далеко не каждый день в гости к купцам отправляется правящая королевская династия. Итак, кто же первый, Роберт?

— Преподобный Джон Уокер, сэр, если позволите.

— О, давненько я не видывал святого отца! Давайте-ка сюда этого отпетого прохвоста…

Сэр Томас Грешем умел делать не только членов парламента Англии, но и пастырей Божьих, если это могло принести надежный и устойчивый доход…

В Коунтергейтской тюрьме, этой мрачной юдоли лондонских банкротов, злостных должников без всякой надежды и отпетых мошенников с недурными видами на будущее, куда он зашел однажды по делам одного из своих незадачливых клиентов, Грешем увидел какого-то рыжего оборванца неопределенного возраста с грязной клочковатой бородой. Он держал замызганную, истерзанную Библию в черных от грязи и копоти руках и, по-видимому, что-то читал из Священного Писания десятку таких же рваных и грязных обитателей этого достойного заведения.

Грешем подошел поближе и услышал:

… — И тогда Всевышний решил наказать ее. Он велел запереть Магдалину в конюшню и посадить ее на лошадиный корм. Но и это не помогло. Сатана нашел ее, и, пока она любовалась, как породистый жеребец покрывает породистую кобылу, этот сукин сын проделывал с ней то же самое. А потом от лошадиного корма она сама стала ржать, и жеребцы с гораздо большей охотой стали иметь дело с нею, чем со своими кобылами…

— О господи… — крестились слушатели, — и все это здесь действительно написано?

— А как же? — возвысил голос проповедник. — Вот, читай! — И он в сердцах совал в лицо то одному, то другому потрясенному слушателю свою драную книжицу.

— Но я… видишь ли… вовсе глазами слаб…

— И я тоже, пожалуй, не разберусь со всеми этими письменами… Какой уж здесь свет, сами видите, святой отец…

— Уж не думаете ли вы, что я выдумываю все это? — продолжал гневаться проповедник.

— Нет, конечно, но все-таки… как-то раньше мне вовсе не доводилось слышать подобных мест из Священного Писания…

— Просто совсем не в ту церковь ты ходил… И священник был, видимо, совсем не тот…

— Ладно, нечего тут спорить, — прогудел отечного вида низкорослый толстяк с седой порослью на голове. — Врет себе человек для нашего же удовольствия, стой да слушай. А не нравится — выметайся отсюда, дай другим послушать. Читай, святой отец, дальше.

— Корм нужен, — решительно заявил проповедник, — да и горло не худо бы немного смочить.

— На корм, пожалуй, что-нибудь соберем, а уж горло смочишь вон из того кувшина — вода там хоть и вонючая, но все-таки мокрая… — Собрав несколько пенсов и передав их проповеднику, толстяк сказал:

— Ври дальше, святой отец, да побожественнее.

И Грешем услышал из уст самозваного проповедника такую дикую чушь и ересь, такую скабрезную мешанину из кабацких и рыночных анекдотов, соленых матросских россказней о деяниях святых небожителей, что, произойди подобная проповедь где-нибудь в другом месте, еретика сожгли бы на святом костре…

Нахохотавшись до слез и до икоты, Грешем решил выкупить этого «проповедника» из тюрьмы. Поручив Одричу уладить дело, он спустя несколько дней получил приятную возможность познакомиться с ним лично в своей конторе в Сити…

— Джон Уокер, к вашим услугам, сэр, — представился тот. — Бывший рыботорговец. Ныне на мели…

— Послушайте, милейший, я уверен, из вас вышел бы неплохой духовный пастырь, получи вы соответствующее образование. Но, черт вас возьми, приятель, какую же дикую ахинею и пещерный вздор вы несли! Ничего подобного я в жизни своей не слыхивал! Это было просто восхитительно, уверяю вас! — И Грешем весело засмеялся.

— У меня в руках оказалась Библия, — улыбаясь, оправдывался Уокер, — и это было все, что осталось от моей торговли и имущества. Я научился по-своему переводить ее с латыни, чем стараюсь облегчить страдания своих товарищей по несчастью, а заодно уж немного зарабатываю себе на пропитание…

— Ну что ж, — заметил Грешем, — в конце концов, всякая проповедь достойна вознаграждения, если ее слушает хоть один человек. Но что же мы с вами будем делать?

— Я был бы совсем не против того, чтобы заняться этим делом, сэр, если вы действительно находите, что у меня что-то получается. Во всяком случае, оно не смердит тухлой рыбой и не хуже всякого другого.

— Вероятно. Но сейчас, когда церковь обстригли, словно овцу,[63] едва ли можно рассчитывать прилично заработать на этом деле.

— О, не говорите так, сэр! Если с умом взяться за дела духовные, можно выжать из них очень неплохие деньги! Я, например, знаю одного бывшего гробовщика, сколотившего себе целое состояние на продаже индульгенций![64]

— Вот как? — удивился Грешем. — А что? В конце концов, индульгенция — это тоже товар, не так ли? А товар всегда находит своего покупателя и приносит определенный доход.