Москва-Лондон. Книга 1

— И совершенно напрасно! — Грешем встал со своего кресла и зашагал из угла в угол кабинета. — Каждый уклад человеческой жизни имеет свое временное пространство. Один уклад либо бесследно и не слишком болезненно растворяется в другом, более жизнедеятельном, либо его просто безжалостно уничтожают подобно сорной траве на свежевспаханном поле. Такова диалектика жизни, и с этим нельзя не считаться. Понимая это, мы должны действовать соответствующим образом. Это — философская сторона проблемы. Юридическая — и того проще. Что такое община? Это — люди, много людей. Следовательно, это — никто. Закон же всегда имеет дело с кем-то, не так ли, Том?

— Да, разумеется, — согласился Одрич, — и я уверен, что мы сможем без особых усилий и затрат выиграть любой процесс против любой общины.

— Но тогда в чем же проблема, черт побери?

— В чисто человеческом восприятии этого деяния, и не более того.

— Ах вот оно что! — Грешем вновь сел на свое место у камина. — Усиленно зачесалось под лопатками, и ты полагаешь, что это проклевываются ангельские крылышки? Но тогда тебе следует, дружище, незамедлительно отправляться в Рим замаливать свои грехи, которых, надеюсь, скопилось не так уж и мало…

— Увы… — улыбнулся Одрич. — Боюсь, не донесу — уж слишком ноша велика… Зачем так бессовестно обременять Господа Бога?.. Я все записал, Томми. Ты, разумеется, прав: обстановка сейчас для отбирания общинных земель самая благоприятная. А в палате общин я все улажу без каких-либо проволочек… Впрочем, при дворе тоже…

— Превосходно, Том. Если хочешь, налей себе вина.

— Благодарю, Томми, но сейчас нет еще и восьми часов утра…

— А-а… Ну-ну… Как знаешь… Я хочу, чтобы ты напомнил мне в самом общем виде статут 1547 года. Если ты помнишь, большую часть того года я провел на континенте, и этот документ как-то прошел мимо моего внимания…

— А что именно интересует тебя в этом статуте?

— Все, что касается детей.

— Хм… А ты, кажется, тоже становишься сентиментальным, раз тебя потянуло на детей, — усмехнувшись и пожав плечами, пробурчал Одрич. —

Но если тебе так хочется, изволь. В самом общем виде тебя устроит?

— Вполне! — улыбнулся Грешем. — Приведи в надлежащий порядок свою буйную шевелюру и просвети меня на этот счет…

— Насколько я помню, статут предписывает городским и приходским властям, констеблям и мировым судьям забирать у нищих родителей всех их детей в возрасте от пяти до тринадцати лет даже против воли таких родителей и отдавать этих недорослей в обучение земледелию или ремеслу, чтобы затем они могли самостоятельно зарабатывать себе на хлеб. Кажется, кроме массы деталей это, пожалуй, все. Я вижу, тебе он понравился?

— О да, черт возьми! — воскликнул Грешем, наводя свой порядок в камине. — Великолепный закон, друг мой Одрич! А как мы его выполняем?

— Мы? — удивился Одрич. — При чем здесь мы? Или ты решил подменить собою все существующие ныне уровни власти?

— Разумеется, дружище, черт тебя подери! Ибо власти, как тебе хорошо известно, издают непроницаемые тучи законов прежде всего ради увековечения своего существования! Все же остальные, кто не власть, должны ковыряться в этих бездонных тучах, словно в выгребных ямах, в поисках чего-либо нужного для себя хотя бы в таком виде. В этом смысле предпочтительнее всех остальных так называемые гуманные законы, поскольку их легче остальных найти в этих непролазных тучах из-за эдакой розоватой их окраски против всеобщей серой массы. Вот из этих-то гуманных законов легче всего выжать и выколотить настоящую, просто отличную прибыль, выгодную к тому же решительно всем!

— Так… Философия… — глубоко вздохнул Одрич. — У нас уже наступил досуг? Слава богу — давненько не было…

— Какого черта, доктор Одрич?! Возьмите свои мозги в руки, сэр!

— Но тогда я бы предпочел обойтись сейчас без этих философских вы-кладок и загадок, доктор Грешем. Времени у нас для этого слишком мало — день уж такой выдался…

— Угу… Пожалуй… Итак — к делу. Отобранных у родителей или найденных на больших дорогах, в лесах, полях, городских рынках и трущобах — одним словом, повсюду, где эти бедолаги могут быть пойманными, — этот превосходнейший, гуманнейший закон предписывает учить земледелию или ремеслу, не так ли, дорогой доктор Одрич?

— Именно так, дорогой доктор Грешем…

— Превосходно! Благодарю вас, сэр. А где, не подскажете ли вы бедному философу?

— Ах, Томми, право… Ты же отлично знаешь, как я не люблю подобные кривлянья! Прошу тебя, дружище, вернуться к делам. Куда ты, собственно, клонишь?

— К этому превосходному закону, и никуда далее него! Но ты не ответил на мой вопрос. Я же полагаю, таких детей следует учить либо на специальных фермах, либо в особых мастерских, либо просто у состоятельных и толковых крестьян и ремесленников.

— Именно так закон и предписывает распорядиться судьбою этих детей.