Москва-Лондон. Книга 1

— Меня, помнится, на сено не клали… — вздохнул Смит, невольно вспомнив свою борьбу за землю. — А куда же делся этот… Ох ты, черт…

От страшного удара Смита Жан угодил в яму, где откармливался огромный хряк. Когда Чанслер и Смит заглянули туда, это бело-серое всеядное животное лежало на груди своего бывшего хозяина и, умиротворенно по- хрюкивая, доедало содержимое его раскроенной головы…

…Вся большая внутренняя площадь замка была плотно забита народом. Здесь собрались сегодня, во вторник, 19 января 1552 года, многие жители города и графства Вервен, чтобы стать свидетелями первого на их памяти, а скорее всего, и в истории этого владения суда над первым министром двора и другими придворными сановниками.

Только небольшой квадрат в центре площади, где был сооружен высокий помост, был свободен от людей, но зато его плотными кольцами окружили вооруженные рыцари в блестящих доспехах и с опущенными забралами.

На помосте была сооружена виселица с медленно раскачивающейся на ветру тяжелой петлей, плаха для отсечения головы и большие козлы для наказания осужденных кнутом.

Взоры собравшихся здесь нескольких сотен людей были устремлены на один из балконов замка, где стояли пятеро герольдов с упертыми в бока блестящими горнами: они должны были оповестить о появлении судей, о выходе их сиятельств графинь де Вервен и о начале всей церемонии свершения приговора верховного суда графства…

…Когда Чанслер и Смит рассказали старшей графине о происшествии в таверне «Ангелочек Жан», она хохотала до слез.

— Ах вы мои дорогие проказники! — сквозь смех говорила она. — Это была превосходная шутка! Жаль только, что вы не взяли меня с собой, — учтите это наперед.

Но когда она узнала о том, что произошло в одной из ее деревень, и о той роли, которую играет за спинами своих повелительниц их первый министр, месье Роже Дюран, больше известный в народе под кличкой Вампир, лицо ее вдруг вытянулось, губы плотно сжались, глаза потемнели и словно потухли, а брови вытянулись над сморщившейся переносицей — графиня будто вошла в свой возраст.

— Я никогда не верила этой семейке, — проговорила она, усаживаясь в кресло напротив ярко пылавшего камина и протягивая руки к огню. — Особенно противен был мне именно этот ее представитель. Я ведь знаю его с самого рождения… Я всегда чувствовала, что он во всем лжив и обманывает нас, но мы бываем здесь так редко… даже не каждый год… и очень недолго. Вы знаете, что у нас множество всевозможных доходных предприятий по всей Европе. За ними нужен очень зоркий глаз. Ведь для того чтобы они обогащали нас, мы должны держать в своих руках троны тех монархов, в государствах которых они находятся. Мы постоянно должны находиться на кухне большой европейской политики. Поверьте, нелегко было придать внешний и внутренний облик и лоск нашего родового заведения «Жемчужина Шельды». У нас много забот. Гораздо больше, чем все это себе представляют. Мы ведем крайне напряженную и активную жизнь, расписанную по часам, а зачастую — и по минутам. Блеск же нашей «Жемчужины» — это лишь великолепная скорлупа, внутри же — почти всегда сумрачно, как в этот январский день… — Она долго молчала, сидя в кресле с закрытыми глазами. Потом вновь заговорила: — В этом несчастном графстве давно уже, а вполне возможно — и всегда, фактически правят Дюраны. От имени графов и графинь они издают законы, вводят налоги и сами же их собирают, назначают себя министрами и советниками, денно и нощно обирают нас и обогащаются сами. Прекрасно зная все это, мы уже давно тяготимся этим злосчастным графством. Ведь, помимо всего прочего, оно ежегодно обходится нам в пять-десять тысяч экю.

— Оно приносит вам такие огромные убытки? — изумился Смит.

— О да, мой мальчик, — и я всегда догадывалась о причине этого. Но оно нам совершенно необходимо по очень многим и очень важным обстоятельствам, мы дорожим обладанием этим графством и ради этого охотно тратим на него свои деньги. Но при этом мы думаем только об интересах нашего рода и, увы, совершенно сбросили со счетов то обстоятельство, что от нас зависят жизни и состояния многих тысяч людей. Мы просто никак не можем признать за истину, что мы еще и сеньоры, государи… ну, государыни… хотя и не слишком уж большие, настоящие… К несчастью, я лишь теперь поняла, насколько велика наша вина перед людьми этого несчастного графства… нашего графства. Я думаю, что Господь Бог сможет простить нас только тогда, когда мы, графини де Вервен, сделаем всех людей нашего графства счастливыми, а их хозяйства — процветающими. Мы вполне в состоянии сделать это, мы обязаны сделать это, и мы сделаем это. Надеюсь, вы поможете нам в этом, дети мои?

— О, матушка! — возбужденно воскликнул Чанслер. — Вы — святая женщина! Приказывайте — мы ведь ваши сыновья!

— Это каждый вам скажет, — взволнованно проговорил Смит. — Что мы должны сейчас делать?