Москва-матушка

—      Выслушай меня, отец. Земли вокруг Скути самые богатые, а находятся они у нас в запустении и без надзора. Отдай их мне, я я наведу там порядок. Только чтобы никто кроме тебя, не со­вал туда свой нос.

—      Я давно твержу тебе об этом! — воскликнул отец. — Женись, строй дом и будь там хозяином.

—      Как раз я хочу об этом говорить с тобой. Позволь мне взять в жены дочь русского купца Никиты. Приданое можно взять та­кое, которое в два раза покроет все наши убытки. Ах, отец, как она прекрасна!

Антонио долго глядел на сына и молчал. Теодоро, не переста­вая, расхваливал невесту, убеждал отца всячески, но тот не про­износил ни слова. Когда все вино из вместительного кувшина было выпито, старый Гуаско начал говорить.

—      Ты знаешь, Тео, я не боюсь ни бога, ни черта. Но наших святых отцов я, грешным делом, побаиваюсь. Клянусь бородой, они хуже пиратов. У тех есть кой-какие понятия о человеческих правилах, и с ними можно сладить, а у наших братьев-католиков дьявольские души и длинные руки. Право слово, ты не много по­теряешь, если сменишь веру, но святые отцы не простят тебе этого. Вот чего я боюсь. Они погубят тебя и твою невесту.

—      Пока ты жив, я не страшусь ничего! — горячо промолвил Теодоро. — Я и сам не трус, но если и ты встанешь на мою защи­ту, нам никто не страшен!

—      Ох-хо! — весело крикнул Антонио. — А ты прав, сынок. Ан­тонио ди Гуаско еще может защитить и себя и своего сына. Прика­жи седлать коней, а я захвачу денег на подарки. Поедем смотреть невесту!

* * *

За последнее время в душу Кирилловны все чаще и чаще стала вселяться тревога за дочь. Мать заметила в ней большую переме­ну. Ольга стала задумчива, грустна. Куда девалось веселье, не слышно голосистого смеха, прекратились песни, сбежал румянец со щек Оленьки. Сидит она часами за пяльцами, но почти не вы­шивает. Воткнет иглу в суровье, устремит взор куда-то вдаль и не замечает ничего. За столом почти не ест, не пьет, похудела. Смотрела-смотрела старая мать и однажды не выдержала, спро­сила:

—^; Вижу, Оленька, что-то тебя печалит. Может, матушке ска­жешь, что на душе?

—      Плохо мне, мама, не знаю отчего...

—      Знаешь, поди, да сказывать не хочешь. Молода ты и не придумаешь, как самой себе помочь. Откройся мне, раздели горе на двоих — легче будет. Может, обидел кто, или просто занеду­жила? Что же молчишь-то? А может... Может, полюбила кого?

Ольга взглянула на мать глазами, полными слез, всхлипывая, припала к ее плечу.

—      Плакать, светик мой, не след,— тихо сказала мать.— Ко всем это приходит, а тебе самая пора. Полюбила кого, ну и слава богу. А он-то любит тебя?

Девушка заплакала еще сильнее.

—     Неужто, злодей, на такую красавицу не глядит? — восклик­нула мать и тут же сердито добавила: — Брось реветь да и расска­жи все толком. Чей он сын, нам ведом ли?

Не отрываясь от материнского плеча, Ольга вздрагивающим голосом сказала:

—     Памятуешь, маменька, посла государева? С ним был дру­жинник статный, русый. Это он...

—     Христос с тобою, донюшка. Я чаю, и слова молвить с ним не успели. Да и мыслимо ли дело тебе, купеческой дочке, за про­стого дружинника идти.

—     Маменька, не дружинник он... Соколом его зовут. Атаман он ватаги.

До Кирилловны не сразу дошел смысл сказанного. Она вспом­нила разговоры, которыми полон был Сурож в эти дни. О ватаге Сокола говорили в городе разное: иные шепотком, с испугом в голосе, другие с надеждой и гордостью. Так вот оно что!

—     Святый боже, снятый крепкий — помилуй нас,— перекре­стилась Кирилловна. Потом встала, всплеснула руками: —Да ведь разбойник он, непутевая!

—     Люблю я его, мамушка, больше жизни люблю.

—  Что ж натворила, что наделала! Проклянет тебя отец-то, видит бог, проклянет.

—     Не все еще сказала я тебе, матушка. Прости меня, выслушай меня...

—     Что, что еще?!

—     Сына Сокола под сердцем ношу я...

Кирилловна медленно поднялась с лавки, хотела было что-то сказать. Но из груди ее вырвался сдавленный стон, колени подко­сились, и она упала на пол.

Ольга закричала. Прибежал отец со служанками, и Кириллов­ну унесли в спаленку. Через несколько минут служанки вышли и сказали, что хозяйка пришла в себя, велела мужу остаться около нее. В закрытой наглухо спаленке Никита с женой говорили до полудня.

Из спаленки отец вышел чернее тучи. Кирилловну вывели под руку служанки. Ольге показалось, что мать за эти часы постарела на несколько лет. Выпроводив служанок, Никита сел за стол про­тив жены и, не глядя на Ольгу, заговорил:

—              Ну вот, Кирилловна, вырастили мы дочку. Единственную. Думали, она род славный Чуриловых продолжит и будут у нас с тобой внуки, как у всех честных людей. В зятья ждал я человека благородного, моему делу помощника. А что вышло? За любовь,