Москва-матушка

Про Исайку-князя узнай получше. Проведал я, что его кня­жество захудалое и богатство не велико, и не статно вроде бы великому князю с ним родниться, но своя рука в той земле больно нам надобна, и опять же говорят, будто княжна красавица пи­саная. Потом рассудил я—девка византийская, императорских кровей. Ты, боярин, молод, в этих делах толк знаешь — посмотри хорошенько. Подарки князю выдам особые. После сего приступай к самому тяжкому: иди во дворец хана Менгли-Гирея и становись послом явно и смело. Был у меня недавно человек от хана, Гази- баба прозванием, и говорил, что Менгли с ордынским ханом Ахма­том не дружно живут. Будто бы Менгли властью над ним Ахмата тяготится и не прочь с нами дружбу заключить. Вот об этом и по­говори.

Добейся шертной грамоты на дружбу, а какова она должна в точности быть, дьяк тебе расскажет. Ежели хан грамоты давать не будет, тайно посети его царицу Нурсалтан, вручи ей письмо, кое дьяк тебе передаст. Она поможет. Дары царице я передам осо­бые, хану будут отдельно. Понял все?

—      Все как есть понял, государь...

В тот день, когда Никита Беклемишев выехал в Крым, в Москве стало еще холоднее. Санный возок боярина утеплили кош­мой, обили темной кожей.

Сиваши переехали только спустя три месяца после выезда. Возок пришлось поставить на колеса. Посол ехал негласно вместе с торговым караваном, под видом русского купца. Посольский поезд был велик — тридцать две упряжки. Впереди ехала колымага с рух­лядью да с серебром в холщовых мешках, а за ней шел возок боярина. На колымаге пять охранников осброенных. Зг возком Беклемишева — посольство из дородных, бывалых людей. Среди них толмач, Шомелька Токатлы. Расторопный Шомелька уже много лет служил при русском дворе толмачом: языки татарский, ар­мянский и латинский бойко переводил на русский, был деловит и, главное, умел хорошо понимать людей.

Едут Никита с толмачом в одном возке. Боярин дремлет, а Шомелька глядит на пыльную весеннюю дорогу. Едут не спеша — караван велик, разогнаться быстро нельзя.

Не доходя сорока верст до Кафы, караван стал на ночевку. Никита Беклемишев воеводу Ивана Руна, который охранял кара­ван, послал в Сурож к Чурилову с письмом, в коем приглашал его от имени великого князя в Кафу.

После ночевки торговый караван двигался не останавливаясь. Около полудня, уплатив дорожную пошлину, прошли мимо Сол- хата. По пути в селении поили лошадей. Никто из утомленных путников не заметил, как от каравана отделился посольский тол­мач и скрылся в степной лощине.

А в возок к Беклемишеву пересел дароносец Тугейка с коро­бом. Боярин почти не знал этого человека и был несколько удив­лен, когда великий государь послал с дарами какого-то безвестного татарина.

—      Ты казанский татарин, аль крымский? — спросил Беклеми­шев после некоторого молчания.

—      Ни то, ни другое, боярин. Я черемисин, а зовут меня Туга.

—      Как в Москву попал не скажешь ли?

—      Ты, верно, знаешь, боярин, что моя земля под властью ка­занского хана лежит, все черемисские люди ему подвластны. А я с детства стрелы без промаха пускал, я десяти лет уже медведя убил, а лису и зайца бил чуть ли не с пеленок.

—      Ну уж врешь ты отменно,— боярин расхохотался.

—      Не вру. У нашего народа обычай такой есть — каждое утро ребятишки ходят в рощу — стрелу в осину пускать. На сорок ша- юв. Который в осину не попадет — есть не дают целые сутки.

А если на другое утро не попадает? Так заморить недолго.

—      Попадет. Как не попасть. Он ведь после этого целый день из рощи не уходит. Все стрелять учится. И я учился.

—      Ну, а далее что?

—      Вот и я говорю — мне было двенадцать, а обо мне слава шла как о лучшем охотнике. И дошла она до казанского хана Ибрагима. Повелел меня в Казань взять, чтобы я его молодых джигитов стрельбе и охоте учил.

—      Вот как...

—      Потом царицу из Казани вытурили, и взяла она меня в Москву.

—      Ну, а дальше?

—      Теперь Нурсалтан в Крыму царица. Ты, я чаю, знаешь об

этом.

—      Знаю. И о том, что дети ее, Магмет-Аминька и Латифка в Москве воспитываются, тоже знаю.

—      Да, добросердечие государя велико...

—      Великий князь — умный мужик. Он не столько добрый серд­цем, сколько далеко вперед глядит. Помяни мое слово — эти два парня ему сильно пригодятся.

—      Когда? — спросил боярин усмехнувшись.

—      Когда на Казань рать поведет.

—      Вот ты какой! Недаром Нурсалтан тебя заметила.

—      Когда она посылала своих сынов в Москву, мне с ним ве­лела ехать и никуда от них не отлучаться. Так и сказала: «Я те­перь, Тугейка, никому не верю, только тебе верю».

—      Хвастаешь ты, Тугейка...

—      Зачем мне хвастать. Не зря меня великий князь к Нур­салтан послал. Кто ей лучше меня про ее детей расскажет? Прости меня, боярин, но сколько ей про дела московские ни рас­сказывай, она полностью тебе не поверит. А я расскажу — поверит. И не хвастаю я...

—      Может быть, и не хвастаешь...

* * *