Москва-матушка

—      Но если слугу предать суду синдиков, нам придется сказать правду,— вмешался Андреоло. — И суд вряд ли обвинит одного слугу, если бежали все с синьором Теодоро во главе.

—      Ты сам наверняка удрал бы раньше! — зло крикнул Теодо­ро. — Ты вообще боишься ездить за живым товаром!

—      Ну, я не проспал бы!

—      А ну, цыц, вы! — заорал отец.— Опять рады сцепиться. Суд синдиков! К дьяволу этот суд. Мы соорудим свой трибунал, и, кля­нусь громом, он будет не хуже всякого другого. Я уже имею на этот счет кое-какие мыслишки. Мы нагоним этим судом такой страх на наших бездельников, что они будут шелковыми.

—      А если узнает Христофоро? — спросил Теодоро.

—      Если ты, сопляк, помянешь еще раз этого одноглазого са­тану, я вышибу тебе печенку,— раздельно и зло произнес отец. — Плевал я на Христофоро, если сам господин консул Кафы предло­жил всякое наказание оформлять должным образом. У нас будет все честь-честыо: суд, допрос, приговор. Но если Негро попробует еще раз сунуть свой длинный нос в мои дела, я оторву его вместе с бородавкой.

При упоминании о консуле Солдайи старый ди Гуаско всегда выходил из себя. Так и на этот раз он долго еще бранился, про­клинал и консула, и всех, кто его на консульство поставил.

Теодоро не обращал внимания на брань отца. Он всецело был поглощен мыслями об Ольге. То, что он недавно услышал от отца, обнадежило его, и он серьезно стал думать о переходе в право­славную веру.

СУДИТ ГРАЖДАНИН ГЕНУИ

Небо с утра темное, строгое. Дыбятся, налезают друг на дру­га горбатые груды облаков. Помрачнела над морем зелень гор, розовая заря, полыхавшая с рассвета, погасла. По дорогам ползут тяжелые запахи полыни, в воздухе тишь, какая бывает обычно перед грозой.

Площадь около церкви святой Анастасии в Скути полна на­роду. Сюда согнали всех жителей селения от мала до велика, что­бы люди видели, как могучие ди Гуаско будут творить суд.

Велико богатство благородной семьи ди Гуаско, все шире и шире раздвигаются их владения. Еще совсем недавно замок Та- сили стоял на границе генуэзских поместий, но прошло только полтора года, и уже за это время ди Гуаско захватили греческую деревушку Капсихору, а потом богатое и обширное Скути.

Чтобы держать в страхе и повиновении жителей, братья ди Гу­аско поставили в каждом селении виселицы и позорные столбы.

Вот и сейчас с тревогой и страхом люди ждут судилища, по­глядывают на недавно сооруженную виселицу- Высокий свежевы- струганный столб с перекладиной вкопан на пригорке и ярко жел­теет на фоне темных громад гор.

И как-то странно видеть людям среди весеннего возрождения этот мрачный символ смерти.

Тишь на площади необычайная. Но вот по толпе пробежало легкое волнение, послышались голоса: «Ведут, ведут!»

Вооруженные слуги, расталкивая толпу, освободили проход. Шестеро вели четверых. Подсудимые шли тихо, понурив головы. Впереди широкоплечий человек. Его руки перехвачены за спиной толстой веревкой, одежда разорвана во многих местах.

Вторым шел светлоглазый парень, еще совсем молодой. Он безучастно взглянул на толпу и снова опустил глаза. За ним, тя­жело переступая, двигалась молодая женщина. По смуглому кра­сивому лицу в ней можно было признать гречанку. Последним брел невысокий худой старик. Его редкая бороденка была взлох­мачена, красные глаза слезились, старую суконную шапчонку он держал в руке.

Всех четверых подвели к воротам церкви и посадили на камни. Прошло полчаса, а судей все не было. Неожиданно из-за пригорка, взметая копытами пыль, выскочила лошадь. Всадник осадил ее около виселицы, соскочил на землю. Это был Андреоло ди Гуаско.

У ограды церкви слуги установили длинный стол, стулья и про­тив стола — скамью для подсудимых.

Через несколько минут на площадь въехали Антонио, Теодоро, Деметрио и писарь, который теперь заменял монаха Памфило. Все они расселись вокруг стола. Антонио кивнул головой. Андрео­ло встал. Суровым взглядом оглядел толпу.

—      Трибунал свободных граждан Генуи в составе Теодоро ди Гуаско, Деметрио ди Гуаско и под руководством Андреоло ди Гу­аско начинает творить суд, справедливый и нужный. Подведите сюда подсудимого Иорихо.

Когда Иорихо встал перед судом, Андреоло спросил, обращаясь к старику Антонио:

—      В чем обвиняется Иорихо?

Антонио, не вставая и даже не поворачиваясь к суду, говорит резко, отчетливо:

—      Иорихо мой слуга. На прошлой неделе ему поручено было охранять моего сына Теодоро, ехавшего по делу. В опасный мо­мент Иорихо не защитил синьора, а убежал, как презренный трус, с поля боя, подвергнув жизнь господина смертельной опасности. Вот его вина.

—      Что будет говорить виновный?

—      Видит бог — это неправда,— спокойно заговорил Иорихо. — Господина должен был хранять не я один, нас было двадцать слуг, и когда на нас налетели разбойники, я бился долго и убежал последний. Я прошу в свидетели всех оставшихся в живых слуг.

—      А может, ты, паршивый пес, хочешь, чтобы мы позвали в свидетели тех татар, которые на нас налетели? — крикнул Теодоро.

—      Я не сказал этого. Я только говорю, что я никогда трусом не был.