Москва мистическая

Овер нехотя выбрался из кареты. А то он не понимает, что творится! Небось предприимчивая графиня щедро подмазала плута кучера, чтоб привез к ней «московского кудесника». Кажется, все московские истерические дамочки и барышни с ума сходят от посещения врачебного светила. Готовы платить любые деньги. Еще бы! Во-первых, он красив и обходителен, во-вторых – француз. Ну как объяснишь всем этим аристократкам да богачкам, что ему о развитии русской медицины думать должно?! А тут они со своими «нервами»! Послать бы этих изнеженных дамочек на полевые работы, как крестьянок помещика Глебова, вся хворь отпала бы!

Графиня, улыбаясь, встретила доктора в гостиной:

– Ах, какой модный у вас парфюм!

Рассказать бы ей, отчего после казенной больницы духами поливаться приходится – там ведь не розами пахнет. Да нельзя – этикет соблюдать надобно. Графиня ведь за визит пачку ассигнаций в карман сунет, а на них сколько лекарства для бедняков накупить можно!

Так что Овер приветливо улыбнулся графине, а та вдруг задышала часто-часто и вплотную придвинулась к доктору. Овер отскочил – только обвинения в распущенности ему не хватает!

– Я выпишу вам, графиня, секретный рецепт! – бархатным голосом произнес он. – Это изобретенный мною волшебный эликсир. И делать его я дозволяю только самому верному аптекарю. Так что пошлите горничную по адресу на рецепте!

Через час горничная графини прибежала к «верному аптекарю». Тот прочел рецепт на латыни и важно выдал пузырек с темно-розовой жидкостью. После ухода горничной аптекарша подмигнула мужу:

– Что прописывает доктор Овер на этот раз?

Аптекарь хохотнул:

– Волшебный эликсир для притворщиц – дистиллированную воду с малиновым сиропом!

А Овер уже торопился к настоящим больным. Сколько операций он провел – не счесть. Сколько диагнозов поставил и вылечил – вообще не упомнить. Но завистники-сплетники посчитали: каждому второму москвичу. И вывод сделали: Овер – миллионы заработал. Только вот где они? Доктор вздохнул. Завтра подходит срок его ежемесячных выплат. Он ведь многим своим беднякам больным положил от себя пенсион, а выдает его за государственный. Стыдно признаться, что государству на простых больных наплевать. Вот и платит доктор из своего кармана. Да еще так, чтобы никто не прознал – стыдно ведь быть богатым, когда у твоих пациентов часто и крыши над головой нет. Вот и снимает им доктор Овер крошечные комнатушки. На квартиры для всех и у него, даже с его заработками, не хватит. А завистники все твердят о его гонорарах!..

Да, он берет – с богатых! – и не морщится! За это ему не стыдно, ведь деньги от этих зажравшихся переходят на лечение бедняков. А как иначе, если Овер стал медицинским инспектором благотворительных учреждений? Да и практика сузилась, ведь Александр Иванович начал писать огромный труд по хирургии на латинском языке – чтобы все медики мира смогли прочесть его без перевода.

Однажды Овер заснул прямо над рукописью. И увидел не поле, а большую гору, буквально усыпанную различными орденами и медалями. Александр Иванович вгляделся и различил среди них не только орден Святой Анны 3-й степени, который уже успел получить за свои труды на медицинском поприще, но также знак камергерского отличия и еще какие-то неизвестные иностранные ордена.

«Вот что тебе суждено получить в награду! – послышался тихий шепот. – А последней будет звезда Владимира».

«Это не вещий сон! Иностранным орденам у меня взяться неоткуда!» – успокоил себя Овер и проснулся.

Однако едва его научный труд вышел из типографии, медицинская общественность признала его огромную значимость. По настоянию самого Николая I профессор Овер стал камергером императорского двора. И из-за границы тоже посыпались ордена. Больше десятка стран отметили выдающийся научный вклад российского доктора.

В 1864 году Александр Иванович отметил свое шестидесятилетие и тридцатипятилетие врачебной практики. Сам император Александр II прислал поздравительное послание. Овер прочел и ахнул – император награждал его орденом Владимира 2-й степени.

С того дня доктор потерял покой. Жене и дочери сказал горестно:

– Я получил все причитающиеся награды…

Настоятелю Введенского кладбища, где заранее прикупил себе место и выстроил часовенку, заявил:

– Скоро стану вашим вечным пациентом.

И опять не ошибся. В ночь на 23 декабря 1864 года лег спать да и не проснулся – видать, остался посреди своих алых тюльпанов. Или это были васильки? Что ж, в райском саду много цветов…

Похоронили Овера на Введенском кладбище, в часовенке, построенной еще при его жизни. Между прочим, там же на Введенском упокоился и еще один легендарный московский врач – Федор Петрович Гааз, умерший на одиннадцать лет ранее. Гааз работал тюремным врачом, но имел столь щедрое сердце, что и осужденные, и их родственники, и простые москвичи, давно знавшие, что от тюрьмы да от сумы не уйти, звали его не иначе как спасителем и заступником. Это доктор Гааз придумал и всегда повторял фразу, ставшую крылатой и совершенно забывшуюся в наши дни: «Спешите делать добро!»