Москва: мистика времени

– Цыц, охальник! – Старуха Прохорова ткнула молодого тенора под ребро пальцем. – Это мы тут к простым нравам привычные, а Елизавета Семеновна – столичная штучка. В Санкт-Петербурге, говорят, любимицей самой императрицы Екатерины Великой была!

– А что ж тогда в Москве оказалась, вроде как в ссылке? – удивился Метальников.

– Это дело непонятное… – огрызнулась старуха. – Темное дело…

– Все темные дела на просвет одинаковы! – Молодой ловелас сверкнул очами. – Муженек-то у Сандуновой, хоть и первостатейный артист, да на десяток лет своей сударушки старше. Небось та и завела амуры непозволительные. Вот из столицы и спровадили.

– Молчи, сплетник! – зашипела Прохорова, поведя глазами.

Тенор обернулся да ахнул – на лестнице стояла та самая столичная штучка. Лихо подкрутив ус, театральный повеса кинулся к ней поцеловать ручку. Да только натолкнулся, как на стенку, на холодный взгляд красавицы.

Хороша, ничего не скажешь! Глаза темные, бездонные, фигурка точеная, плечи обнаженные словно из алебастра вылеплены. Но ишь как неприступна. Руки не подала и только осведомилась глубинным бархатным голосом:

– Мы, кажется, не представлены?

Ну прямо дворцовый церемониал! К чему такой за кули-сами-то? Любимец театральных дам не привык к холодным взглядам.

– Я – ваш партнер, тенор Метальников! – усмехнулся он. – Позвольте вам первой сообщить: в завтрашний выходной начальство назначает банный день!

Красавица даже не смутилась, только плечами пожала – мне, мол, что? И тут коварный ловелас не сдержался с подковыркой:

– Вы ведь у нас в оперной труппе самая молодая будете. Так что вам, несравненная, почетная обязанность выпадет – журавлем воду для наших почтенных матрон качать!

Старуха Прохорова оттеснила насмешника:

– Не слушайте его, красавица наша! Конечно, у нас тут все по-простому. В Петербурге-то, говорят, водопроводы провели. А у нас в московских баньках люди сами себе воду из Не-глинки нехитрым журавлем качают. Да вас это не коснется, на то девчонки из хора есть. Зато помоемся все всласть! – И старуха сладко зевнула.

Сандунова натужно улыбнулась и выскользнула из театра. Вот как жизнь повернулась! В Санкт-Петербурге была Лизонька оперной примой, пела перед самой государыней, а в Москве она никому не известна. Тут свои оперные примы есть. Пусть и не такие умелые, как блистательная Сандунова, зато свои, любимые. Хорошо мужу, Силе Николаевичу, он на московской сцене еще задолго до петербургской играл. Здесь его все помнят, считают лучшим комиком. А Лизе вон предлагают воду для московских старух таскать!..

А ведь было время… Лиза зацокала каблучками по мощеной мостовой – не хочется брать извозчика, когда идешь, все ярче вспоминается…

Семь лет назад, в январе 1787 года, 15-летняя Лиза впервые спела в концерте на Эрмитажной сцене, и не что-нибудь, а сложнейшую арию из оперы Паизиелло «Служанка-госпожа». Придворные громко, ничуть не заботясь о чувствах исполнителей, обсуждали певиц. Лизой все восхитились – меццо-сопрано, редкое по красоте и силе с диапазоном в три октавы. Сама императрица пожелала ее пред свои светлые очи. Высокая, грузная, но все еще обаятельная, Екатерина Великая стояла в Голубой зале, одетая по-домашнему в расшитый жемчугами капот, ведь и сам Эрмитажный театр считался «домашним». Живые глаза императрицы жадно впились в молоденькую певицу, которая присела в нижайшем реверансе, опустив очи долу.

– Как тебя зовут, милая? – с улыбкой осведомилась императрица.

Лиза заалела, как маков цвет, и еле слышно выдавила:

– По афише – Лизонька… А фамилии нет…

Императрица удивленно повернулась к стоявшему рядом князю Безбородко:

– Ты у меня за театрами надзираешь. А ну растолкуй, как это – нет фамилии?

Князь вытер испарину:

– Так ведь девушка – сирота. Неведомо чья. Одни говорили – конюха Яковлева внучка, другие – повара Федорова. Если б в шесть лет не взяли ее в Театральную школу, померла бы с голоду.

И тут Лиза обрела дар речи.

– Матушка! – закричала она, рухнув на колени перед этой доброй женщиной, заинтересовавшейся ее судьбой. – Вы – моя матушка! Другой не знаю!

Екатерина подняла девушку:

– Раз я твоя мать, сама и фамилию дам. Вот недавно астроном-англичанин сэр Уильям Гершель открыл новую планету – Уран называется. А я открыла тебя. Будь же с этого дня Урановой!

Вот так по велению императрицы и обрела Лиза свою первую сценическую фамилию. Придворные ей ручки целовали, а в Москве какой-то теноришка без представления лезет. А все потому, что муж, не отходивший ни на час от жены в Петербурге, теперь все время где-то пропадает. У него же пол-Москвы в приятелях, а Лиза до сих пор своих театральных товарок путает – она ведь близорука…