Москва: мистика времени

Но вот как бы ни было – по казни ли, по разбоям ли – все одно в названии кровь чувствовалась. Недаром вся округа берсеневского дома оказалась впоследствии уставлена церквями, в коих молились за род людской, стараясь изгнать «лихой дух» места. Жилые же дома, несмотря на близость к Кремлю, на той земле почти не возводили. Правда, уже в XIX веке (1885 год) выстроили фабрику легендарного кондитера Эйнема, потом переименованную в не менее легендарный «Красный Октябрь». Но фабрика – не жилые дома. Однако и она не устояла все-таки на сем месте – в 2007 году ее цеха были закрыты, а предприятие переведено на улицу Малая Красносельская – под бок к знаменитейшей Бабаевской кондитерской фабрике (бывшая фабрика Товарищества Абрикосова).

Но не о трудной судьбе кондитеров речь, а о том, что не приживались жилые дома на Берсеневской набережной. Но вот после революционного переезда столицы из Петербурга в Москву обнаружилась насущная необходимость – надо же где-то было поселить переехавших чиновников, первых деятелей революции, членов нового правительства и т. п. Сначала они жили по разным гостиницам Москвы, но потом решено было возвести Дом Правительства. Ну а площади на Берсеневке как раз оказались свободны. Там и началось строительство.

Дом заселили в 1931 году. Там было все для комфортной жизни: прачечная, амбулатория, сберкасса и почта с телеграфом. Еще ясли и детский сад, спортивный зал и клуб, да такой, что потом там вполне комфортно разместился Театр эстрады. Здесь же в доме имелся и продуктовый магазин и универмаг. И конечно, была столовая для жильцов, где те по талонам получали бесплатные обеды, а по желанию и сухие пайки. Квартиры были обставлены мебелью, хоть и казенной, но вполне удобной. Словом, не дом, а воплощенная мечта, включавшая весь уютный и комфортный быт. Вот только почему-то ни счастья, ни радости жильцы не ощущали. Нет, конечно, въехав, они испытывали чувство гордости и возможности смотреть свысока на всех остальных горожан, но проходил месяц, второй, и в сердца жильцов вползал липкий страх. Потому что они начинали понимать, что живут «на виду», «по разнарядке». В квартире ничего им не принадлежит – все казенное, начиная от мебели, кончая шторами на окнах или ручками на дверях. Но того хуже – люди начинали осознавать, что за ними постоянно наблюдают – подсматривают и подслушивают.

Жильцы заметили, что 11-й подъезд их дома нежилой – вечно закрытый, в нем нет ни квартир, ни даже лифтов – только лестница, уходящая вверх и спускающаяся невесть куда в подвальные помещения. Из этого подъезда можно было через подвалы попасть в любой другой подъезд, а потом через тайные проходы между стенами – в любую квартиру. Конечно, жильцы и так подозревали, что вахтеры и лифтеры – агенты НКВД, а в жилой части дома есть тайные квартиры для чекистских нужд – для того, чтобы беседовать с осведомителями, прятать тайных агентов и пр. Но тотальная слежка за ВСЕМИ жильцами явилась болезненным открытием.

Но уж таково было время с его поисками контрреволюционеров и «врагов народа». Ясно, что подобный дом строился не абы как. Курировал стройку лично Г. Ягода – один из главных руководителей органов госбезопасности, нарком внутренних дел СССР (с 1934 по 1936 год). Опять он же лично курировал и аресты «врагов народа», и репрессии «врагов революции», в которых к 1930-м годам обратились те, кто эту революцию и делал в 1917-м.

Так что боялись жильцы Дома на набережной не зря. Интерес Ягоды к ним был детален. Теперь владельцы квартир менялись, как в калейдоскопе. Одних увозили семьями на расстрел или в лагеря, другие вселялись. Теперь уже неохотно, с опаской, но по особой разнарядке. Разве от нее откажешься?..

Семья Федотовых въехала в квартиру правительственного дома в середине 1930-х годов. На самом деле она не была высокопоставленной. Коммунист Федор Каллистратович Федотов хоть и старался, но в партийные боссы не выбился. А в конце 1930-х годов его послали на Алтай, где он и умер от разрыва сердца. Супруга же его с маленьким сыном осталась в Москве в Доме на набережной. Но должность занимала наискромнейшую – работала костюмершей в одном из московских театров. Не потому ли эту семью не коснулись репрессии? Однако именно в этой семье подрастал мальчик, удивлявший тех, с кем он соприкасался.

Лева Федотов родился 10 января 1923 года и рос необычайным человеком. Его не привлекали мальчишеские проказы. Зато он читал взахлеб – и не какую-нибудь приключенческую, а философскую литературу – труды древних греков, например. И еще он вел дневник.