Москва монументальная. Высотки и городская жизнь в эпоху сталинизма

В тот июньский день 1952 года Шагинян полчаса проговорила с главным инженером МГУ. Он стал первым из многих, с кем ей предстояло побеседовать на стройплощадке, и, несмотря на занятость, на кипы бумаг и чертежей на столе, на других людей, толпившихся в кабинете, Балашов довольно долго отвечал на вопросы писательницы. Он сыпал цифрами, а Шагинян делала записи. Особую важность имели детали – например, лифты. Шагинян узнала, что в МГУ будет 108 лифтов, из них 66 – в главном здании. Их скорость будет превышать скорость обычных лифтов в семь-восемь раз, так что с 1-го этажа на 36-й можно будет подняться достаточно быстро.

Но впечатляла не только инженерная техника. Шагинян беседовала на стройке с молодыми рабочими, и у нее складывалось впечатление, что все эти плотники, каменщики, штукатуры и маляры превратились здесь в совершенно новых людей. Подобно тому как с каждым новым советским строительным проектом улучшались технологии, работавшие на этих стройках люди тоже поднимались на новые высоты. В рассказе Шагинян об этом человеческом опыте не нашлось места для упоминаний ни о трудовом лагере на 23-м этаже главного здания, ни о лагерных зонах, раскинувшихся внизу. Эта писательница смотрела на мир сквозь линзу соцреализма.

Когда Шагинян посещала Ленинские горы в начале лета 1952 года, близилось к завершению строительство первых московских небоскребов. В августе 1952 года в журнале «Советское искусство» сообщили: «27-этажный дом на Смоленской площади – готов! Он первый среди высотных зданий столицы сдан в эксплуатацию… Большой асфальтированный двор, еще совсем недавно бывший строительной площадкой, украшен плакатами, прославляющими доблестный труд строителей-высотников»[746]. В «Советском искусстве» рассказывали о торжественной церемонии открытия, на которой рабочие всех профессий собрались на празднование вместе с архитекторами, государственными и партийными деятелями и другими гостями – представителями московских фабрик и заводов. На одной из просторных лестничных площадок установили временную трибуну, где выступали с речами, а над ней повесили растяжку с лозунгом: «Слава великому Сталину!» В статье сообщалось, что на торжестве присутствовало много рабочей молодежи, «для которой стройка высотного здания явилась серьезной школой, где они овладели новой строительной наукой и усовершенствованной техникой, стали высококвалифицированными мастерами-высотниками»[747].

Илл. 6.16. Небоскреб на Смоленской площади. 1952 г. Собрание ГЦМСИР

В дальнейшие годы в похожей обстановке торжественно открывались одно за другим и остальные высотные здания. Как мы узнаем из следующей главы, в начале 1953 года распахнет двери для новоселов жилой дом на Котельнической набережной, вскоре будет введен в эксплуатацию жилой небоскреб у Красных Ворот, а позже – высотка на площади Восстания. Московский государственный университет откроется для первого потока студентов 1 сентября 1953 года. В первые месяцы постсталинской эпохи в небоскребы въехали и студенты, и представители советской элиты. Эти монументальные воплощения сталинского представления об образцовой Москве начали приносить реальную, а не только символическую пользу как раз в тот момент, когда сам сталинизм постепенно уходил в прошлое.

Глава 7 Вид сверху

Из всех жилых московских небоскребов первым был достроен дом на Котельнической набережной – напротив Кремля, на другом берегу Москвы-реки. С конца 1952 года квартиры в этом доме получали представители советской элиты – культурной, научной и бюрократической. Примерно тогда же среди избранных началось распределение квартир в почти достроенной жилой высотке у Красных Ворот, расположенной недалеко от площади трех вокзалов на северо-востоке Москвы. О том, как москвичи мечтали поселиться в одном из новых столичных небоскребов, можно узнать из сотен сохранившихся писем. Эти послания, написанные благополучными представителями московской элиты и адресованные советским вождям, позволяют мельком взглянуть на жизнь тех людей, которым проект небоскребов пошел на пользу. А еще они дают представление об отношениях между советским государством и отдельными людьми, на высшем уровне обслуживавшими его в послевоенный период. С одной стороны, московский монументальный проект побуждал выселенных граждан писать властям и изливать им свои заботы и чаяния, а с другой, открывал и такое дискурсивное пространство, где советская элита могла заявлять о себе и доказывать свой более высокий статус.