Москва необетованная

Подделав и успешно продав пару малоизвестных полотен известных художников, Тряпкин сколотил свой первый капиталец, и уехал в Москву. Он понятия не имел, где, как и при каких обстоятельствах искать тех самых людей, способных воздать должное его художественному дару и превратить его во много-много денег. Доллары удавались мастеру особенно хорошо.

Тряпкин снял квартиру и, не теряя попусту время, писал подделки и собственные подлинники для художественных салонов. Картины были так хороши, что моментально раскупались. Постепенно имя Тряпкина стало приобретать известность, ему стали поступать заказы и даже несколько предложений сделать собственную выставку. Художника это угнетало и расстраивало, он не собирался становиться известным, любая слава могла помешать осуществлению мечты его детства и отрочества.

Когда же к нему пришли первые журналисты, Сергей Сергеевич впал в такую депрессию, что пил две недели и рисовал банкноты на больших кусках картона, вперемешку с автографами Ленина, Пушкина, Якубовича и многих других.

По утрам похмельный Тряпкин плакал и твердил, что вся жизнь катится под откос и его настоящий гений так и умрет, не увидев свет. В такие минуты в его душе просыпалась любовь и жалость к стареньким родителям, он бросался к телефону, чтобы позвонить им, но никак не мог вспомнить номера. Тогда Сергей Сергеевич покупал ещё водки и продолжал рисовать деньги.

Однажды вечером, когда Тряпкин закончил писать на стене портрет стодолларовой купюры, в дверь позвонили. До коридора пьяный маэстро добирался очень долго, когда цель была достигнута, а дверь открыта, его взору предстал высокий мужчина в шляпе и мокром от дождя плаще.

- Драсте, - мрачно сказал художник, - водки будете?

- Не откажусь, - сказал незнакомец тихим и очень приятным голосом, выпить с великим мастером огромная честь.

Мастер скривился так, будто проглотил жабу и побрел обратно в комнату. Гость вошел и аккуратно закрыл за собою дверь на замок. Тряпкин смахнул с табуретки кисточки, обрывки картона и жестом предложил присесть к столу, где между банок с красками стояли бутылки, стаканы и валялась закуска. Упав на вторую табуретку, Сергей закурил, и вперил мутный взор в визитера. Визитер же, всплескивая руками от восхищения, рассматривал нарисованный на стене стольник.

- Потрясающая работа! - наконец выдохнул он. - Просто не верится! Гениально!

- Правда? - давно не бритое лицо Тряпкина посветлело. - Вам нравится?

- "Нравится" - это не то слово! Я никогда не видел ничего подобного!

- У меня этого полно! - оживший Сергей бросился вытаскивать остальные шедевры. - Вот, смотрите, это пятьдесят рублей, а это пятьсот, старого образца, а эту я особенно люблю, а это "керенка", а это эпохи Екатерины, а это бумажный рубль, советский! Посмотрите, какой фон ни за что не отличить от подлинного!

- Вы - гений, снимаю перед вами шляпу, - и визитер её снял.

Увидев его лицо, Тряпкин на мгновение остолбенел, но быстро взял себя в руки.

- Вообще-то, я пришел не только восхитится вашим талантом, я хотел бы сделать заказ. Портрет.

Настроение Сергея Сергеевича моментально испортилось. С видом человека, которому только что плюнули в душу, он подошел к столу, налил себе водки и залпом выпил, не предложив гостю.

- Я нарисую! - желчно сказал Тряпкин, закуривая, - но это будет очень, очень дорого стоить!

- Сколько угодно, деньги не проблема. Вот только... - незнакомец смущенно замялся, - портрет немного необычный...

- На коне или на фоне пирамиды Хеопса? - скривил губы в издевательской ухмылке Тряпкин. - И уж не ваш ли портрет?!

- Мой, - кивнул визитер, - Вы должны будете нарисовать мое лицо на однодолларовой купюре. Вместо президента.

Эпизод 8

Двойник Пушкина.

Николай Васильевич Белкин был копией Александра Сергеевича Пушкина и полжизни проработал в театре двойников. Его лучшими друзьями были "Ленин", "Брежнев", "Николай второй" и алкоголик "Гоголь".

Работы у театра было полным-полно, когда же выдавались свободные солнечные деньки, "знаменитости" отправлялись на Арбат фотографироваться с восторженным зеваками, и слушать: "Ты только посмотри! Вылитый, как живой..." Они прогуливались чинно, с достоинством, действительно ощущая себя теми, чьи лица носили по прихоти природы.

В основном пили у "Брежнева" или у "Гоголя" и, как правило, своей компанией. Другие люди отчего-то не ловко себя чувствовали в обществе двойников, видимо ощущали себя в музее оживших восковых фигур. Однажды Белкин укушался особенно сильно и принялся читать "Я помню чудно мгновенье" и утверждать, что написал это вчера, вернувшись с одного прескучнейшего бала. Немного протрезвев, хотел, было извиниться, но увидел, что все остальные ведут себя точно так же. Из образов никто не выходил.