Москва необетованная

Если на улице стояла хорошая погода, Пупырышкин выходил на волю, и часами блуждал к станции метро Дмитровская и обратно. Он хотел создать поэму, величайшее творение современности, но шум машин, прохожие и, почему-то вороны, отвлекали Жоржа. Посему у поэмы «Гибель человечества» была написана только первая строфа:

«Я видел голый шар земной
В пучине космоса большого
Я был там рядом, весь нагой,
Похожий чем-то на святого.»

Дальше не шло, хоть стреляйся.

По улицам Пупырышкин слонялся до тех пор, покуда чувство голода не пересиливало желание творить, и он возвращался в общежитие. Как правило, прозаик падал спать далеко за полночь, но и после этого покой для Жоржа не наступал – проклятый борзописец чудовищно храпел.

Но иногда в беспросветных буднях Пупырышкина случались праздники: порой прозаик «фестивалил» в других комнатах и приползал только под утро или вовсе не показывался несколько суток. Для Жоржа это были моменты истинного прозрения и осознания себя, как личности. Он запирал дверь на ключ, выключал осточертевший электрический свет, извлекал из тумбочки блюдце со свечой и усаживался у подоконника творить. И сам себе напоминал медиума, вступающего в контакт с неведомыми бездарным смертным силами искусства.

Вот и на этот раз сосед ушел пьянствовать и ночевать к своей очередной даме сердца, такой же черствой и наглой. Жорж устроился у подоконника, зажег свечку и, рассматривая Останкинскую телебашню, принялся писать стихотворение о любви, посвященное прекрасной деве, возвышенной и эфемерной, понимающей Пупырышкина с полуслова. Эта дева по имени Александра уже год жила в воображении поэта…

Как только были головы две первые строфы, в дверь громко, настойчиво постучали. От неожиданности Жорж подпрыгнул, как ужаленный и затрясся от злости, будто сидел на электрическом стуле.

– Ну, все… – процедил он, гася свечу и пряча ее в тумбочку, – сейчас я тебе…

Пупырышкин включил свет и схватил со стола первое, что попалось под руку – вилку. Подбежав к двери, он рывком распахнул ее и замер. Это был не прозаик, в коридоре стоял какой-то высокий мужчина в мокром от дождя плаще и шляпе со слегка провисшими полями.

– Вы Жорж Пупырышкин? – спросил он негромким, очень приятным голосом.

– Да, – растерянно кивнул поэт и спрятал вилку за спину.

– Можно войти?

– Конечно, – Жорж посторонился, пропуская незнакомца. Тот вошел и аккуратно прикрыл за собою дверь. «Странно, – подумал Пупырышкин, глядя на длинный черный плащ визитера, – чего это он весь мокрый? На улице же нет дождя».

– Я знаю, у вас есть проблема, – мужчина остановился посреди комнаты, прямо под лампочкой. Тень от полей его шляпы закрывала лицо, как Жорж не напрягал зрение, рассмотреть странного гостя не мог.

– Проблемы есть у всех, – развел руками поэт и положил вилку на тумбочку прозаика.

– Но ваша не дает вам нормально жить и творить.

По слегка изменившейся интонации, Жорж определил, что незнакомец улыбнулся.

– А, вы про моего соседа? – при мысли о нем, Пупырышкина снова затрясло от злости.

– Именно. Эту проблему можно решить.

– Как? – уныло склонил голову поэт. – Комендант три года ничего сделать не может. А мне еще два курса! С ума сойду, честное слово…

– Это потом, – незнакомец опять улыбнулся, – а сейчас проблему можно устранить вот так.

– Как? – Жорж с надеждой воззрился на мужчину в плаще. А тот показал на раскрытое окно и сделал рукой движение, будто выталкивает кого-то.

Эпизод 7 Художник – аферист Тряпкин

Сергей Сергеевич Тряпкин был гением, ко всему вдобавок, ему невероятно везло. Родившись в интеллигентной и нищей питерской семье, юный Тряпкин решил не повторять мрачной судьбы родителей.

С детства Сережа мечтал стать не космонавтом, а фальшивомонетчиком, поэтому с утра до ночи практиковался в изобразительном искусстве, попутно тренируясь копировать чужие подписи и подчерка. Родители нарадоваться не могли художественному увлечению Сережи и не сомневались, что в семье подрастает новый Репин или Айвазовский.

Мальчик, безусловно, был очень даровит и к четвертому классу так мастерски научился подделывать подписи родителей в своем дневнике, что до самого окончания школы никто ни чего не заподозрил.

Параллельно с основным делом, Сережа талантливо и бойко рисовал пейзажи, натюрморты и портреты. Счастливые родители устроили сына в художественную школу и, по ее окончанию, одаренный юноша тончайшей кисточкой сумел нарисовать свою первую десятку в натуральную величину. Да так хорошо, что если не брать ее в руки и не щупать бумагу, отличить от настоящей было практически не возможно. Счастье Тряпкина было так велико, что по этому поводу он выпил свою первую бутылку вина и выкурил первую сигарету. Пока пьяный отпрыск блевал в туалете, родители держали семейный совет, на котором пришли к выводу, что Сереженька, должно быть, безответно влюблен в какую-то девушку.