Москва никогда

И это был первый раз в жизни, когда я нарушил данное слово.

Глава 18 Клятва

14 лет назад

Самое ужасное в больнице – это ночь. Днем намного веселее жить и не так страшно умирать. Солнечный свет, пробивающийся сквозь пыльное стекло, не согревает, но радует глаз. Напряженная суета вечно спешащего персонала не приближает выписку, зато внушает надежду, что все под контролем.

Обходы врачей, бесконечные разговоры в палатах о своих и чужих болячках, пресные завтраки, ежедневные процедуры, невкусные обеды, осточертевшие анализы, постные ужины. Может быть, по отдельности это ничего и не значит, а вместе взятое вселяет призрачную надежду на лучшее.

Лишь до тех пор, пока на землю не опускаются сумерки.

После чего все резко меняется. То, что еще совсем недавно вселяло уверенность в завтрашнем дне, уступает место бесконечному ночному кошмару. Стоны ворочающихся с боку на бок больных мешают уснуть. Пронзительный скрип железных сеток-оснований кроватей сводит с ума. Усталые медсестры дремлют на посту, не замечая тихой поступи Смерти, выбирающей очередную жертву. Она точно знает, что рассвет нового дня встретят не все. И меньше всех шансов у тех, кого угораздило оказаться в гробовом одиночестве реанимационной палаты. Той самой, где тусклая лампа дневного света освещает давно не беленный потолок с почерневшими островками сколотой известки и грязно-зелеными стенами.

Кто вообще придумал красить палаты в такой угнетающий цвет? От него не просто медленно сходишь с ума, а умираешь, прежде чем успеваешь понять, что все кончилось.

Одно дело – в порыве отчаяния вскрыть вены или бросится грудью на пулемет. Совершенно другое – беспомощно угасать в ожидании смерти. Взмах топора равнодушного палача намного милосерднее раковой опухоли. Чтобы понять это, не нужно прожить долгую жизнь. Не знаю, как другим, а лично мне хватило тринадцати лет, безвременной кончины родителей, половины отрезанной ноги, неудачной попытки суицида и последующего сепсиса. Поставившего финальную точку в Книге судеб очередного бедняги…

– Страшно?

Невысокий мужчина тихо вошел в палату, пока я лежал, отвернувшись к стене. Меньше всего вечерний посетитель походил на врача. У докторов взгляды устало-равнодушные или насквозь фальшивые. Профессия такая. Если всех пациентов жалеть, сердце не выдержит. Этот смотрел внимательно – изучал.

– Нет, – пересохшие губы не хотели двигаться, и даже простые слова давались с огромным трудом.

– Почему? – в голосе мужчины сквозило веселое удивление.

Хотя не исключено, что мне показалось. Когда в висках пульсирует нестерпимая боль, пересохшее горло потрескалось и кровоточит от жажды, а тело полыхает огнем, окружающий мир воспринимается совсем по-другому.

– Отбоялся свое…

Это правда. Сначала не чувствуешь ничего, затем приходит дикий страх, потом – отстраненное равнодушие. Как будто все это происходит не с тобой, а с кем-то другим. И не в настоящей жизни, а в дешевом кино. Сидишь вечером перед телевизором и от нечего делать вяло перебираешь каналы, пока случайно не натыкаешься на печальную черно-белую историю об умирающем сироте. Крупный план, нездоровая испарина на лбу, бледное заострившееся лицо, как у покойника. Гримеры явно перестарались, пытаясь выдавить слезу у впечатлительных зрителей. Все настолько фальшиво, что хочется поскорее переключить эту муть, но как назло в пульте сели батарейки. И, как следствие, придется смотреть до конца…

– Ты в курсе, почему они перевели тебя сюда?

Он мог бы не спрашивать. Это очевидно. Неудавшийся малолетний калека-самоубийца из детдома без прошлого, настоящего и будущего, с прогрессирующим заражением крови. Врачи сделали все, что в их силах. Жаль провинциальная больница – не частная московская клиника. Здесь лечат, как могут. Точнее, в рамках выделяемых бюджетом средств и лекарств.

На вечернем обходе док с равнодушными глазами пообещал: «Все будет хорошо».

Он был достаточно убедителен, чтобы обмануть обычного ребенка. Но не того, кто однажды видел подобное выражение глаз, когда, отойдя от наркоза, еще не догадывался, что лишился ноги.

– Не переживай, Флинт, все будет хорошо. Ты справишься, вытянешь, победишь болезнь. До свадьбы обязательно заживет. Потанцуешь с невестой. Построишь дом, посадишь дерево, родишь сына…

Чем больше ободряющих слов, тем меньше шансов. На ночь глядя меня перевели из общей палаты в унылую одиночку с единственной целью – чтобы проснувшиеся утром дети не испугались, увидев одеревеневший труп.

– Знаю…

– Хорошо, – этот мужчина с редеющими волосами был отличным психологом, и, тем не менее, даже для него полной неожиданностью явился ответ умирающего подростка на простой и ясный вопрос. – Значит, не против, если тебе помогу?

– Против…

Выбор между жизнью и смертью очевиден лишь в том случае, если у человека есть будущее. У меня его не было.

– Почему?

Взрослые только кажутся большими и умными. На самом деле очень часто не понимая обычных вещей.

– Нога… Детдом… Они…