Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

На более высоком, «культурном» уровне «дары природы» встречаются у Николая Римского-Корсакова, в каватине царя Берендея: «Полна, полна чудес могучая природа, / дары свои обильно рассыпая, / причудливо она играет» («Снегурочка», акт 2; либретто Н. А. Римского-Корсакова). В 1950-е гг. в Большом театре роль Берендея исполнял Иван Козловский (см. 6.3).

10.8Я кое-как пригладил волосы и вернулся в вагон. Публика посмотрела на меня почти безучастно, круглыми и как будто ничем не занятыми глазами… Мне это нравится. Мне нравится, что у народа моей страны глаза такие пустые и выпуклые. Это вселяет в меня чувство законной гордости… —

Данный пассаж звучит полемично по отношению к Пастернаку, у которого в классическом «железнодорожном» стихотворении лирический герой также «наблюдает» Родину, сконцентрированную в вагоне пригородного поезда:

В горячей духоте вагона
Я отдавался целиком
Порыву слабости врожденной
И всосанному с молоком.

Сквозь прошлого перипетии

И годы войн и нищеты
Я молча узнавал России
Неповторимые черты.

Превозмогая обожанье,

Я наблюдал, боготворя.
Здесь были бабы, слобожане,
Учащиеся, слесаря.

В них не было следов холопства,

Которые несет нужда,
И новости и неудобства
Они несли как господа.

(«На ранних поездах», 1941)

У раннего Евтушенко также присутствует «вагонное» единение с народом через совместную выпивку:

Был наш вагон похож на табор.
В нем были возгласы крепки.
Набивши сеном левый тамбур,
как боги, спали моряки. <…>
Потом внушительный, портфельный
вагона главный старожил
новосибирского портвейна
мне полстакана предложил.

(«Сапоги», 1954)

10.9Можно себе представить, какие глаза там. Где все продается и все покупается:…глубоко спрятанные, притаившиеся, хищные и перепуганные глаза… <…> Смотрят исподлобья, с неутихающей заботой и мукой – вот какие глаза в мире чистогана… —

Официальная коммунистическая пропаганда в средствах массовой информации старательно создавала зрительный образ человека, живущего в капиталистической стране, – в этом образе доминировали черты духовной скудости, замкнутости, эгоцентризма, стяжательства, обездоленности. Вот, к примеру, описание условий работы и портрет рядового рабочего в США у Горького (1906):

«Кажется, что все – железо, камни, вода, дерево – полно протеста против жизни без солнца, без песен и счастья, в плену тяжелого труда. Все стонет, воет, скрежещет, повинуясь воле какой-то тайной силы, враждебной человеку. <…>…человек – ничтожный винт, невидимая точка среди уродливых, грязных сплетений железа, дерева, в хаосе судов, лодок и каких-то плоских барок, нагруженных вагонами. Ошеломленное, оглохшее от шума, задерганное этой пляской мертвой материи двуногое существо, все в черной копоти и масле, странно смотрит на меня, сунув руки в карманы штанов. Лицо его замазано густым налетом жирной грязи, и не глаза живого человека сверкают на нем, а белая кость зубов» («Город желтого дьявола»).

А вот из Зощенко:

«Иностранца я всегда сумею отличить от наших советских граждан. У них, у буржуазных иностранцев, в морде что-то заложено другое. У них морда, как бы сказать, более неподвижно и презрительно держится, чем у нас. Как, скажем, взято у них одно выражение лица, так и смотрится этим выражением лица на все остальные предметы. <…> А только иностранцам иначе и нельзя. У них там буржуазная жизнь довольно беспокойная. Им там буржуазная мораль не дозволяет проживать естественным образом» («Иностранцы», 1928).

Клише «в мире чистогана» относилось в советские времена к аморальному капиталистическому обществу, где правил исключительно капитал; ср. у Довлатова: «Пускай злопыхатели в мире чистогана трубят насчет конфликта отцов и детей» («Зона», 1965).