Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

«Ф-4 Фантом» – американский истребитель-бомбардировщик. Во второй половине 1960-х гг. США активно поставляли «фантомы» государствам, проводившим проамериканскую политику, в первую очередь Израилю, что, естественно, раздражало советское руководство. В конце 1960-х гг. тема поставок «фантомов» Израилю не сходила с газетных страниц: «Что несут крылья „Фантомов“?» (Известия. 1967. 7 октября); «В Вашингтоне рассматривается просьба Израиля о поставке ему 150 более усовершенствованных истребителей „Ф-4 Фантом“. Тель-авивские газеты утверждают, что реакция Пентагона и Белого дома на эту просьбу „была положительной“» (Новое время. 1968. № 1. С. 13); «Состоялась поездка в Соединенные Штаты премьер-министра Израиля Эшкола. <…>…Цель его визита ни у кого не оставляла и тени сомнений. Она заключалась в том, чтобы договориться о новых поставках Израилю американского оружия, в том числе о поставках американских самолетов „Ф-4 Фантом“» (Правда. 1968. 14 января); «Решение правительства США поставить Израилю 50 сверхзвуковых истребителей-бомбардировщиков типа „Фантом“ остается в силе, несмотря на протесты, вызванные этой сделкой в широких кругах мировой общественности» (Правда. 1969. 1 января).

36.14…девальвацию франка точно дадут… —

В конце 1968 г. в связи с глубоким экономическим кризисом во Франции правительство де Голля столкнулось с необходимостью произвести девальвацию французского франка; вот, например, заголовок газетной заметки: «Франк под угрозой девальвации» (Правда. 1968. 23 ноября). Сначала правительство де Голля отказалось от этой заведомо непопулярной у населения акции, что вызвало бурную реакцию в финансовом мире Запада (Правда. 1968. 25 ноября, 29 ноября). Однако менее чем через год, уже при правительстве Помпиду (32.36), франк все-таки был девальвирован на 12,5 %, в результате чего изменились и заголовки газетных заметок: «Девальвация французского франка» (Правда. 1969. 10 августа); «Девальвация франка и ее последствия» (Правда. 1969. 11 августа); «Девальвация франка поставила под угрозу чахлый английский фунт, подпираемый долларовыми займами» (Правда. 1969. 17 августа).

36.15В моем сердце не было раскаяния. —

У Достоевского Раскольников в остроге испытывает те же чувства: «И хотя бы судьба послала ему раскаяние – жгучее раскаяние, разбивающее сердце, отгоняющее сон, такое раскаяние, от ужасных мук которого мерещится петля и омут. О, он бы обрадовался ему! Муки и слезы – ведь это тоже жизнь. Но он не раскаивался в своем преступлении» («Преступление и наказание», эпилог).

36.16Я шел через луговины и пажити, через заросли шиповника и коровьи стада, мне в пояс кланялись хлеба и улыбались васильки. Но, повторяю, в сердце не было раскаяния… Закатилось солнце, а я все шел. —

Луговина – небольшой луг. С определением пажити возникают чисто ерофеевские проблемы, аналогичные (не)различению антресоли, мансарды, мезонина, флигеля и чердака. Дело в том, что Даль и Ожегов считают, что пажить – это пастбище (Толковый словарь живого великорусского языка Владимира Даля: В 4 т. СПб.; М., 1903–1909. Т. 3. С. 10; Ожегов С. Словарь русского языка. М., 1952. С. 440), а согласно четырехтомному словарю русского языка – это луг или поле (Словарь русского языка: В 4 т. М., 1957–1961. Т. 3. С. 10), то есть если принять точку зрения официального советского словаря, составленного группой (!) ученых, то Веничка опять каламбурит и идет через луговины и луга. Забавно, что до Ерофеева подобные проблемы с выяснением истинного значения существительного «пажить» имела Цветаева (Цветаева М. Стихотворения и поэмы. Л., 1990. С. 707).

Что касается фразы «мне в поле кланялись хлеба», то здесь Веничка опять переворачивает все с ног на голову, ибо по древней крестьянской традиции человек должен в знак уважения кланяться хлебу-кормильцу, а не наоборот; ср. у той же Цветаевой: «Русской ржи от меня поклон…» («Русской ржи от меня поклон…», 1925). Но так как Веничка все-таки советский человек, то есть гражданин страны, подчинившей себе природу, пиетет к нему испытывают сами хлеба.

Лексика данного пассажа активно использовалась поэтами. У Пушкина: «Меж нив златых и пажитей зеленых…» («Вновь я посетил…», 1835). У Фета: «На пажитях немых люблю в мороз трескучий / При свете солнечном я снега блеск колючий…» («На пажитях немых люблю в мороз трескучий…», 1841, 1855). У Тютчева: «Там у ручья, на луговине тайной…» («На юбилей князя Петра Андреевича Вяземского», 1861). У Некрасова: «Счастие не в пажитях, / Не в соболях, не в золоте…» («Кому на Руси жить хорошо», ч. 4, гл. 1). У Кузмина: «На зелень пажитей небесных / Смотрю сквозь льдистое стекло» («Успокоительной прохладой…», 1916).

У Бальмонта лирический герой также идет по хлебному полю, где растут и васильки: