Москва Поднебесная

– Чево? – насупилась Лавандышева, оторвавшись от самосозерцания.

– Ладно, проехали. Тогда пошли, чего медлить? Накупим водки и всех, кого встретим, будем поить!

– Не-э, нельзя, – остановила певица подругу, – всех, кто превратился, милиция отлавливает и свозит в спецклинику. Там из них тушёнку делают, или ещё чего…

– Да ты что? – испугалась Эллада.

– Сама в газете читала. Если мы с тобой в таком виде покажемся, нас сразу загребут!..

– А мы всех перехитрим! – С этими словами Эллада спешно повязала на голову ажурный платочек, прикрыв им половину лица, и кокетливо состроила заплывшие от многодневного пьянства глазки.

– Да ведь так по улице никто не ходит, сразу раскусят.

– Ходят, – твёрдо заявила телеведущая, – медсёстры так ходят!

– Ну, а мы-то с тобой, что, медсёстры? – спазматически захрюкала Лавандышева.

– Чего ржёшь? Дура!

Вознесенская направилась к шкафу и, покопавшись в нём, извлекла недвузначный наряд. На вешалку нанизана была белоснежная форма медицинской работницы, предназначенная вовсе не для работы в лечебном заведении, но для постельных утех. Лавандышева, всегда подозревавшая подругу в страсти к изощрённым секс-играм, склизко улыбнулась и порозовела.

– Правда, у меня он один, – оповестила Эллада, невольно вспоминая свою практику по освоению интимного ремесла, давшего такой большой карьерный взлёт, – но тебя можно нарядить в это… – Вслед за костюмом медсестры из шкафа появился кожаный комбинезон со множеством металлических заклёпок и шнурков.

– Это что?

– Женщина-кошка! – гордо заявила Лавандышева. – Елознер очень меня в нём любил.

– Этот старый хрен? Ну, ты даёшь, – похвалила подруга, – и его, значит, окучивала?

– Ага, – кивнула телезвезда, – аналитик-сифилитик. Он в своих загранкомандировках такую экзотику порой подхватывал, что не знала прям, как лечить. Денег угрохала вагон! У него ещё кличка была – Коллекционер. Слышала?

– Слышала. Только я думала, потому что он коллекционирует матрёшек. У него их, говорят, дома несколько тысяч, – отозвалась Катерина, придирчиво рассматривая кожаный костюм.

– Ага, матрёшек… Мандавошек!

Обе перевоплощённые хрюшки визгливо прыснули.

– Мне великоват будет, – заявила подруга телезвезды, протягивая порнокостюм обратно хозяйке.

На это Вознесенская отреагировала злобным сопением и взглядом, от которого у Лавандышевой похолодели кончики пальцев.

– Хотя нет, – мгновенно поправилась певица, быстро переоценив размер, – в самый раз! Мы же с тобой как сестрички, – улыбнулась она примирительно.

– Одевайся.

Через двадцать с небольшим минут из подъезда элитного дома на улице Тверской вышли две замаскированные светские львицы, видом ничем не отличаясь от работниц интимных эскорт-услуг. Вознесенская – в образе медсестры, с сексапильной марлевой повязкой на лице, в почти прозрачном белом халатике, таком коротком, что розоватые половинки ягодиц, слегка подёрнутые целлюлитом, задорно выглядывали из-под него и доступны были для обозрения каждому.

И Лавандышева, обряженная в чёрный кожаный комбинезон, эффектно подчёркивающий притягательные формы певицы. Безобразное лицо Катерины пряталось за кожаной шапочкой-маской. Маска полностью скрывала новообретённый певицын нос, и видны окружающим были только её бесстыжие глаза и ярко накрашенные пухлые губы.

Первой шла медсестра Эллада, на плече у которой покачивалась белая кокетливая сумочка с красным крестом, а внутри булькала последняя литровая бутылка водки.

– Вот шалавы, совсем стыд потеряли! – заявила старушка у подъезда, сидящая в компании ещё двух пенсионерок. Сами старушки жили в соседнем доме, вовсе не элитном, и не таком благоустроенном, но сидели всегда непременно у этого. Почему? Потому что, сидя возле подъезда привилегированного строения, всегда можно встретить какую-нибудь знаменитость, проживающую здесь или спешащую к кому-то в гости, и обсудить её, полив с ног до головы грязью. Для старушек занятие это было сродни работе творческой, доставляющей огромное душевное удовлетворение, но не приносящей ни копейки. Как, например, написание картин для какого-нибудь неизвестного художника.

– Небось, от Шмульгина идут, – предположила вторая старушка, злобно глядя на молодых стройных девиц, цокающих по асфальту непомерно длинными каблуками.

– Всю ночь кувыркался, поди? Композитор-кобелище! – подтвердила третья, мечтательно закатив глаза, к композиторским окнам, выходящим во двор.

– Тьфу, мерзость! – составила резюме первая пенсионерка.

Подруги остановились напротив сплетниц, и Вознесенская, шатнувшись, повернулась к ним.

– Чего пялишься? – пьяно выговорила Эллада. Она услышала последнюю фразу, обращённую в их адрес, и это её задело. – Чего не нравится, старая кляча? Сидят тут, кошёлки…

Старушка, нисколько не страшась молодой потаскушки, нагло уставилась на неё, уперев руки в боки.

– У-у-у, блянища! Иди, иди, пошевеливайся! – огрызнулась старушка. Она совершенно не узнала в столь развратном обличии известную телеведущую, чьи передачи любила всей душой и смотрела регулярно.